Рядом раздался всплеск. Кто-то в очередной раз вылил из окна содержимое горшка.
Он погорячился. Ой как он погорячился. В распоряжении Пушка было несколько десятков улиц. И все их нужно было драить каждый день. Зверек не переставал удивляться, откуда в городе, охваченном многолетним голодом, столько огрызков, объедков и прочих неприятных субстанций. Казалось бы, коты здесь давным-давно перешли на духовную пищу. Тем не менее изо дня в день они продолжали извлекать из каких-то неведомых запасников тонны гниющего мусора, сдабривали его собственной шерстью и вместе со своими естественными наработками выкидывали-выбрасывали-выливали из окон. Аккурат на голову бедному дворнику, в распоряжении которого была только метла. В результате Пушок пластался целыми днями, но так и оставался по горло в работе.
Да и дома дела шли не лучшим образом. За работу дворника платили крохи. Хлебные крохи. Их хватало лишь на то, чтобы не умереть с голоду. А тут еще подрастающее поколение окончательно выросло из пеленок, которые Мурка сделала, укоротив свое миудейское платье. Котятам срочно была нужна хоть какая-то одежда. Впрочем, сами они махали хвостами на семейную нищету. С раннего утра и до глубокой ночи Персиваль и Пушанна бесились как заведенные. Они без устали переходили от одной игры к другой. А когда все известные развлечения надоедали, непоседы старались улизнуть за угол, чтобы посмотреть Мурлеан. С Лансекотом было не меньше хлопот. Этот котенок не прекращая плакал. И на то чтобы успокоить малыша, не говоря уж о том, чтобы развеселить, уходила масса душевных и физических сил.
Разумеется, в такой ситуации Мурке было не до правоверного оптимизма. Кошка все чаще упрекала Пушка, что котята практически не видят отца, и крайне редко дарила ему улыбки. Да что там, миудейка из последних сил вымучивала их даже для снующих повсюду кошквизиторов.
В общем, работа хотя бы отвлекала Пушка от мыслей о том, что его семья живет на улице в мокрой лежанке и что ему нечем кормить котят.
В бесчисленный раз прокручивая в голове эти крайне невеселые факты, Пушок мел улицу.
– Молодой кот, нужно вести себя поосторожнее, когда рядом кошквизиторы! – сказал кто-то шепотом.
– Что вам надо? – буркнул Пушок, смерив холодным взглядом большого белого кота, остановившегося рядом с ним.
– О, поверьте, совершенно ничего. Просто у вас такое скорбное выражение морды, что если бы это заметили кошквизиторы, то гореть вам вон на том костре, – горожанин указал налево. Там опять кого-то сжигали за служение пессимизму.
– И зачем вы меня предупредили? Вам-то что за дело?
– Да вы не горячитесь. Просто мне знаком ваш взгляд. Я прекрасно знаю, каково это, когда хочется лезть на стену от отчаяния. Мне и самому, если честно, не до веселья. Я молочник. Молочник Марсель. Хотя какое сейчас молоко: кругом этот чертов голод. Когда у крестьян погибли все коровы, мне пришлось закрыть свой магазин. Вскоре дела стали совсем плохи. Жена не выдержала и вместе с двумя нашими котятами уплыла в Кэтглию. Сказать, что я рухнул в пучину депрессии, это ничего не сказать. Собственно, я и сейчас там. И вы, мне кажется, тоже близки к этому. Так что, ради Хозяина, будьте осторожны…
– Спасибо, – грустно улыбнулся Пушок.
– И еще! Если вам станет совсем тяжело и до боли в когтях захочется с кем-нибудь поделиться, так сказать, излить душу, ЗАБУДЬТЕ ОБ ЭТОМ! Кругом рыщут полчища шкур, готовых сдать вас кошквизиторам.
– Но зачем им это нужно?
– Как зачем? Чтобы самим стать слугами оптимизма!
– Фр-р-р. Вот хвостодуры, – фыркнул Пушок. – Ни в жизнь не стал бы кошквизитором.
– Увы, не все такие благородные, как вы. За квартиру и пищевую дотацию некоторые коты еще и не такое сделают!
– Что вы сказали?
– Да, за то, что вы сдадите десяток-другой пессимистов и станете кошквизитором, вам дадут квартиру. Ну, прощайте, сударь. И держите хвост трубой, – большой белый кот пожал дворнику лапу и зашел в дом. Пушок задумчиво посмотрел ему вслед…
Уже через неделю молодое семейство заселилось в уютную квартиру молочника Марселя. Его пеплу она теперь была без надобности. А вот Пушку нужно было обеспечивать семью. Собственно, эту простую мысль беляк и повторял своей совести, которая регулярно напоминала ему о том, как подло он поступил с грустным, но добрым котом.