Великая русская революция, 1905–1921

Какой-то огромный и таинственный процесс совершался в бесчисленных сердцах: разрывались узы страха; личность, едва успев осознать себя, растворялась в массе, масса растворялась в порыве… Она неслась вперед, как морской вал, гонимый бурей. Каждый день поднимал на ноги новые слои и рождал новые возможности. Точно кто-то гигантским пестом размешивал социальную квашню до самого дна… Все разложилось и превратилось в хаос. И в то же время в этом хаосе пробуждалась потребность в новом порядке, и кристаллизовались его элементы[672].

Если эта революция, как впоследствии выражался Ленин, была «генеральной репетицией революции 1917 г.»[673], то кульминацией выступлений Троцкого стала в 1906 г. его речь на суде, перед которым он вместе с другими вождями Совета предстал по обвинению в подготовке вооруженного восстания.

Троцкий превратился из подсудимого в прокурора, обвинив правительство в политическом беззаконии. В основу своих обвинений он положил нравственные законы (хотя, будучи марксистом, он бы так не сказал). Согласно его аргументации царский режим прибегал к насилию, когда чувствовал себя сильным, и шел на уступки, когда чувствовал страх. Напротив, улица вдохновлялась «совестью», «энтузиазмом» и «моральным перерождением». Как же руководителей Совета можно обвинять в подготовке, согласно утверждению прокурора, вооруженной борьбы против существующего «образа правления», если это правление незаконно?

Правительство давно уже сдвинулось с нации на свой военно-полицейско-черносотенный аппарат. То, что у нас есть, это не национальная власть, а автомат массовых убийств… И если мне скажут, что погромы, убийства, поджоги, насилия… есть образ правления Российской империи, – тогда я признаю вместе с прокуратурой, что… мы… вооружались против образа правления Российской империи[674].