Великая русская революция, 1905–1921

Наряду с подобными риторическими излияниями, отражавшими и стиль газетных колонок (а Троцкий добился огромного успеха в качестве журналиста), и его собственные настроения, Троцкого интересовал и практический вопрос о том, как именно овладеть «стихийным течением… истории». И потому, когда в Сибири к Троцкому попали первые контрабандные экземпляры подпольной газеты Российской социал-демократической рабочей партии «Искра», а также брошюра Ленина «Что делать?», он понял, что его смутные идеи о необходимости революционного движения нового типа уже развиваются более опытными русскими революционерами в европейской эмиграции. «Мои рукописные рефераты, газетные статьи и прокламации… сразу показались мне мелкими и местечковыми»[664]. Он решил бежать из ссылки – хотя это означало бросить жену и двух дочерей – и добраться до Западной Европы, чтобы присоединиться к революционному движению. Оказавшись там, он стал постоянным автором «Искры», хотя его красочная риторика заставляла некоторых из старших марксистских вождей усомниться в его глубине и серьезности. Более того, как указывает биограф Троцкого Дойчер, «первые его статьи в „Искре“ заметно отличаются не столько оригинальностью идей, сколько силой потока чувств». В еще большей степени этой «редкой силой мысли, образностью выражения и эмоциональной полнотой» отличались выступления Троцкого, прославившие его в 1905 и 1917 гг.[665] В полной степени эти его таланты проявились летом 1903 г. на II съезде партии, на котором Российская социал-демократическая рабочая партия наконец твердо встала на ноги (I съезд закончился арестом почти всех его участников) и в то же время произошел впоследствии так и не преодоленный раскол между большевиками и меньшевиками.

В начале съезда Троцкий проявил себя таким надежным и неистовым союзником Ленина, что заслужил прозвище «ленинской дубинки»[666]. Но этот союз оказался недолгим. Троцкий был согласен с Лениным в необходимости централизованной и дисциплинированной партии, но его беспокоили маневры Ленина, имевшие целью максимально усилить свое влияние в партии, и вскоре он отдалился от Ленина и от его фракции «твердых», как первоначально называли большевиков (в противоположность «мягким» меньшевикам). В брошюре, написанной

Троцким сразу же после съезда, он открыто осуждал ленинскую политику «железной руки» и его «волю к власти», не в последнюю очередь потому, что она основывалась на личной «гегемонии» Ленина. Троцкий называл методы Ленина сопоставимыми с методами Максимилиана Робеспьера, архитектора якобинской диктатуры и террора во время Французской революции, – методами, в конце концов погубившими демократическую революцию, которую они были призваны защищать: «Парижский пролетариат вознес Робеспьера, надеясь, что тот выведет его из нищеты. Но диктатор принес ему слишком много казней и слишком мало хлеба. Робеспьер пал и в падении своем увлек в пропасть всю Гору [т. е. якобинцев], а с нею – и дело демократии вообще»[667]. Эти предупреждения еще более зловеще (и, возможно, пророчески) прозвучали на следующий год в брошюре «Наши политические задачи», изданной в 1904 г. в Женеве. История и план Ленина «заместить» партийную организацию и ее «профессиональных революционеров» движением рабочего класса приведут «к тому, что партийная организация „замещает“ собою партию, Ц.К. замещает партийную организацию, и, наконец, „диктатор“ замещает собою Ц.К.». Эта угроза заключалась в самом якобинстве: «Абсолютной вере в метафизическую идею» – «истину», понять которую в полной мере способна лишь горстка вождей, «соответствовало абсолютное недоверие к живым людям» и подозрительность по отношению ко всем несогласным. Во время Французской революции все это сделалось еще более вредоносным из-за якобинского «утопизма»: неспособности понять, что их «Истина», эгалитарная республика, в основе которой лежали разум и добродетель, вступила в конфликт с системой частной собственности и классового неравенства, от чего якобинцы не могли отказаться. Это «великое противоречие» привело их к гильотине как к единственному средству удержать власть. По мнению Троцкого, Ленин шел по тому же пути. Настоящие революционеры-социалисты, – полагал Троцкий, – придерживаются более оптимистической истины, основанной не на абстрактном «откровении» свыше, а на вере в простой народ и его борьбу: «В этом наше глубокое отличие от якобинцев. Мы относимся к социальной стихии, а значит и к будущему, с революционным доверием»[668].