Сначала царь опоздал создать «правительство народного доверия» и отречься от престола ради спасения династии. Затем гучковы, крымовы и терещенко опоздали со своим планом дворцового переворота, который должен был опередить народную революцию. А потом революция, тоже запоздавшая с приходом, стала опаздывать раз за разом. Она промедлила и с созданием коалиционного правительства, и с созданием правительства однородного. Медлительное коалиционное правительство не успело решить рабочий, крестьянский и национальный вопросы. Рассмотрение всех злободневных вопросов неизменно откладывалось «до Учредительного собрания». Но верхом медлительности стал постоянный перенос выборов делегатов последнего. Он дал большевикам один из их сильнейших козырей, позволив им заявить, что созыв Учредительного собрания систематически саботируется, что кадеты, видя усиление левых партий и ослабление собственной, не хотят созывать Учредительное собрание до победного окончания войны, рассчитывая на взрыв народного тщеславия и шовинистической алчности; что Корнилов открыл свои карты, пообещав «привести страну к Учредительному собранию через победу»; что весь план наступления был продиктован желанием либо создать атмосферу победного ликования, либо в случае неудачи операции довести страну «до белого каления» и этим оправдать похороны Учредительного собрания «по первому разряду». Если бы историк распознал в шумной кампании большевиков «величайшее лицемерие», то не потому, что в этих утверждениях не было правды, а потому, что большевики втихомолку сами похоронили Учредительное собрание, но обвиняли в подготовке к этому других.
Что происходило внутри партии большевиков? Как она готовилась к роли, отведенной ей историей?
Согласно широко распространенному мнению, с самого начала революции внутренняя история советской демократии была историей отчаянной борьбы между меньшевизмом и большевизмом. Это мнение нуждается в серьезных уточнениях. Даже разделение социал-демократии на две самостоятельные партии, одна из которых впоследствии стала называть себя «коммунистической», было не начальной точкой, а всего лишь результатом хода событий.
Троцкий напомнил миру, что «в таких рабочих центрах, как Екатеринбург, Пермь, Тула, Нижний Новгород, Сормово, Коломна, Юзовка, большевики отделились от меньшевиков только в конце мая 1917 года. В Одессе, Николаеве, Елизаветграде, Полтаве и других центрах Украины большевики не имели собственных организаций даже в середине июня. В Баку, Златоусте, Бежецке, Костроме большевики отделились от меньшевиков только в конце июня»4
.В двух столицах события развивались быстрее. Однако, согласно словам одного видного большевика, в Московском совете в первой половине марта «все вопросы решались Исполнительным комитетом и пленумом Совета без деления на фракции... Ни одной организованной фракции не было; рабочие не любили фракционную работу. Это чувство было сильным не только среди беспартийных, но и среди товарищей по партии»5
.В Петрограде, где фракционная борьба велась максимально остро, этот вопрос решался более сложно. Но, несмотря на антагонизм правого и левого флангов и деление фракций на подфракции, результат в Петрограде был тем же самым: влияние партий на работу Совета было ничтожным. А большевики были готовы к оказанию такого влияния меньше, чем кто бы то ни было. Им еще нужно было осознать себя духовно и политически.
Первые попытки оказать давление на Совет создавали впечатление случайности, необязательности, «искривления линии». Сначала большевистская организация не имела «конкретного ответа на вопрос об организации правительства»6
. 28 февраля Центральный комитет партии большевиков призывал рабочих и солдат немедленно «выбрать своих представителей во Временное революционное правительство, которое должно быть создано под защитой восставшего революционного народа и армии». Этот туманный призыв не имел никаких последствий. В Исполнительном комитете Совета «никто и не упомянул о правительстве советской демократии, несмотря на большевистский манифест, вышедший накануне»7. Все, даже большевики, были удовлетворены своим правом исключать из Временного правительства одиозных личностей.Даже такой твердый большевик, как Сталин, говорил на партийной конференции 27 марта: