Великая война. 1914–1918

В Британии Хейг оставался на своем посту до конца войны, несмотря на то что к концу 1917 года почти полностью утратил доверие Ллойд Джорджа. Во Франции недовольство Жоффром, усиливавшееся после начала битвы под Верденом, привело к его почетной отставке в декабре 1916 года. Тем не менее отношения между политическим руководством страны и военным командованием нисколько не улучшились — генералу Луи-Жуберу Лиоте, проконсулу Марокко, назначенному военным министром после отставки Жоффра, были даны расширенные административные полномочия без права командования во Франции. Найти адекватную замену Жоффру не удалось. Нивель, на которого пал выбор политиков, был умен и красноречив. Ему удалось переломить ход боев под Верденом, как только немцы прекратили наступление, а вершиной его стремительного, всего за два года, восхождения по служебной лестнице от простого полковника — одного из многих — стало возвращение форта Дуомон. Однако последующие события показали, что уверенность Нивеля в собственных способностях была преувеличенной, а доверие, оказанное ему правительством, необоснованным. Конечно, сейчас нам судить легко, а как в то время было признать, что и правительство, и Генеральный штаб могут ошибаться? Главная причина неудовлетворенности и самой системой, и отдельными людьми заключалась в тщетности попыток найти что-то или кого-то лучше. Проблема командования в условиях Первой мировой войны оказалась неразрешимой. Генералы походили на слепоглухонемых — они не могли видеть, как разворачиваются начатые ими операции, не могли слышать доклады, не могли разговаривать с теми, кто отдавал приказы перед началом боевых действий. Война переросла тех, кто ее вел.

В Германии, Великобритании и даже во Франции, горько скорбевшей о тех, кто погиб, защищая родную землю, воля народа тем не менее оставалась несломленной. Главным в жизни немцев стало слово «стойкость». Несмотря на ужасные страдания, люди не допускали даже мысли о поражении[509]. Вера в блестящую победу могла ослабеть, но уступки казались такими же немыслимыми, как и поражение. В Британии, узнавшей, что такое большие потери, только в 1916 году, решимость держаться оказалась еще сильнее. В 1916-м массовое добровольческое движение, когда в армию записались миллионы мужчин, стало затухать и был принят закон о воинской повинности, согласно которому гражданские лица впервые в британской истории призывались на службу в армию. И все-таки газеты бесстрастно констатировали: «Перспектива… жертв… по всей видимости, не оказывает никакого влияния на решимость народа продолжать войну до победного конца»[510]. Даже во Франции идея «священного единения», которое должно было сплотить не только политиков, но также классы и слои общества, была популярна до конца 1916 года на том основании, что «Франция стала объектом иностранной агрессии, и ее нужно защитить»[511]. Вопреки всякой логике сохранялось и убеждение, что война может закончиться быстро, крахом Германии или чудесной победой Франции. Но совсем скоро надежда на последнее будет безжалостно разрушена.

Французские бунты

В ноябре 1916 года на встрече представителей союзников в Шантийи, где находился французский Генеральный штаб, было запланировано большое наступление на 1917-й — аналогичное совещание состоялось в декабре прошлого года, и его результатом стали битва на Сомме и Брусиловский прорыв. Как и годом раньше, итальянцы планировали возобновить наступление на австрийцев на реке Изонцо. Русские также обещали весеннее наступление. Детали они не сообщали, но были настроены оптимистически, поскольку их промышленность выпускала как никогда много оружия и боеприпасов[512]. Союзники главные силы планировали сосредоточить в центре Западного фронта, на старом поле боя у Соммы. Затем французы и британцы предполагали перейти в наступление во Фландрии, чтобы очистить бельгийское побережье и захватить базы подводного флота Германии, действия которого против британских кораблей становились все эффективнее.