Великая война и деколонизация Российской империи

Судя по данному инциденту, в медицинских частях имели место конфликты на гендерной почве. Захарова, будучи свидетельницей того, как гордую молодую женщину и гражданских забрали по обвинению в шпионаже, заметила, что, хотя и не одобряет ее действий, но может понять логику, в силу которой человек шпионит в пользу своей страны. После чего подверглась насмешкам за «женский ум» [Захарова 1915: 59]. Секс также был причиной постоянной обеспокоенности. Терстан сочла необходимым отметить для своих английских читателей, что звание «сестра милосердия» не значит, что сестры обязаны принять монашество, и опасения относительно сексуальных отношений повсеместно были распространены среди ответственных лиц медицинских частей. Один главный хирург, сорокалетняя женщина, довольно «грубо муштровала своих медсестер, если подозревала зарождающийся роман», и осуждала и «половой инстинкт», и «женские слабости» [Alexinsky 1916:10]. Нет нужды говорить, что сексуальные отношения в среде медицинских работников не всегда завязывались по инициативе женщин. И не все имели законный характер. В 1916 году, когда линия фронта придвинулась к воротам Риги, несколько городских девушек-подростков пришли учиться на медсестер в полевые медицинские части. Александр Кашинский, медбрат 2-го лазарета 109-й пехотной дивизии, воспользовался ситуацией, чтобы совершить сексуальное посягательство на нескольких из них, покупая их молчание сладостями и деньгами[291].

В источниках, свидетельствующих о взаимоотношениях между солдатами и медсестрами, расхождений меньше. Почти во всех говорится о преклонении солдат перед женщинами, которые заботились о них. Многие из них, подобно Ивановой, получали письма от людей, которых лечили. Кто-то пытался пойти дальше. Десятилетия спустя М. Н. Герасимов вспоминал, как предлагал ухаживавшей за ним медсестре стать его женой [292]. Неудивительно, что образ сестер милосердия вскоре занял видное место в визуальной военной пропаганде [Jahn 1995:42]. Несмотря на пошлые истории о сексуальных похождениях, медсестры являлись ключевыми фигурами пантеона героев войны. Желание же многих женщин играть на полях сражений роль солдат-бойцов являлось, как мы увидим в главе 6, более неоднозначным. Хотя отдельные примеры женщин-солдат встречались еще до Февральской революции, самые существенные подвижки в этой области произошли летом 1917 года. Эти позднейшие изменения основаны на весьма существенном факте. Неважно, насколько фронт во время войны был «мужским» в гендерном смысле, женщины вносили свой вклад в дело войны, страдали от лишений, болезней и бомбежек и оказывали помощь бойцам, вверенным их попечению.

Ситуация с медиками-мужчинами была более сложной. Несмотря на то что мужчины работали в сфере военной медицины в качестве санитаров, медбратьев и врачей на протяжении всей истории русской армии, по мнению большинства, мужчинам следовало воевать на поле боя. Герасимов высказал мнение многих, признав, что, хотя армия «не справилась бы» без медицинских работников Земгора, немало служивших там мужчин были просто «желающими погреть руки» призывниками-уклонистами. Герасимов использовал насмешливый неологизм военного времени – «земгусар» (от «земство» и «гусар»), чтобы описать здоровых мужчин, прогуливающихся по тыловой зоне в новой с иголочки форме в полной безопасности [Герасимов 1965:72-74]. Точно так же мужественность мужчин-медиков ставилась под сомнение солдатами и другими представителями общественности во время войны.