Великая война и деколонизация Российской империи

Один из кузенов царя, принц А. П. Ольденбургский поощрял некоторые из этих трудов. Он был генералом, кадровым военным, проявлял интерес к медицинским исследованиям еще в 1890-е годы и основал Императорский институт экспериментальной медицины [Hutchinson 1990: 111]. Когда царь на волне общественного негодования по поводу плохого медицинского обслуживания в первые месяцы войны согласился учредить должность главноначальствующего санитарно-эвакуационными частями, Ольденбургский призван был навести порядок. В некоторых отношениях он для этой работы не годился. По словам Миротворцева (работавшего с ним в качестве медицинского советника), это был «самодур, не терпящий возражений, беспринципный, легко приходящий в ярость; он был, несомненно, отвратительным человеком» [Миротворцев 1956: 83]. Даже военные министры, как тогдашние, так и будущие, считали, что он непредсказуем и склонен к «сумасбродствам» [Florinsky 1931: 72]. Он занимал высокую должность в Ставке и занимался военной политикой в гораздо большей степени, чем предусматривали его обязанности [Лемке 2003,2:180]. Но этот энергичный и очень подвижный человек инспектировал военно-санитарные части по всему фронту, наводя ужас на неэффективных или допускающих халатность врачей и снабженцев. Он считал, возможно без достаточных оснований, что «при желании все можно сделать за час» [Florinsky 1931: 72]. Что касается нововведений, то он тратил собственные средства, чтобы запустить изготовление йода из морских водорослей и сбор лечебных трав на Кавказе. Поддержку получали и другие предприниматели. Врач с севера Урала Б. И. Збарский стоял у истоков усовершенствования хлороформа, который использовали для обезболивания хирургических пациентов, и Ольденбургский привез его в Петроград для демонстрации. Когда новый хлороформ произвел указанное действие, принц ускорил утверждение и принятие нового средства на вооружение и поручил Збарскому немедленно создать производственный центр [Будко и др. 2004: 59-60]. Впрочем, не все новшества оказались успешными. Фронтовые хирурги пытались решать проблему крупных пулевых ранений «механическим путем». «С огромным тщанием входное отверстие расширяли и с помощью зонда пытались прочистить канал до выходного отверстия». После этого отверстие затыкали марлевым тампоном. Широкое распространение данной процедуры привело к тому, что Миротворцев прозвал «культом тампона», а культ этот приносил вред: многие пациенты испытывали болевой шок, а у многих развивался в ранах сепсис. Несмотря на это, почти невозможно было заставить врачей отказаться от этой новой, но бесполезной стратегии [Миротворцев 1956: 72-73].

В 1914 году пулевые ранения и хирургия не были новшеством. Но использование отравляющих веществ в качестве оружия немецкой армией в польском Болимове в январе 1915 года составляло новую опасность. Русские солдаты и персонал на линии фронта были практически беспомощны перед первыми атаками и быстро ощутили ярость и разочарование. Хотя первые атаки у Болимова по большей части не увенчались успехом из-за погодных условий, людские потери от газовых атак вскоре стали повседневным явлением. Всего во время войны 65 158 человек, приписанных к российской армии, стали жертвами газовых атак, а в 12 самых крупных атаках общая смертность составила 20,2 % [Будко и др. 2004, 2: 45]. Американский корреспондент Стенли Уошберн, работавший в лондонской «Таймс», позднее писал:

Хотя я видел смерть многих людей, но никогда не наблюдал ничего столь ужасного, как гибель этих жертв газовых атак. Казалось, ничто не может утишить их страдания; морфий не оказывал на них никакого эффекта. Большинство давились и глотали газ, который проникал в их легкие, а иногда и в желудки. Соединяясь с жидкостью слизистой оболочки, газ образовывал соляную кислоту, выедавшую дыры в желудках. Целые палаты были забиты этими несчастными. Их приходилось привязывать к койкам, а в последние часы жизни давать эфир, чтобы облегчить уход [Washburn 1982 (1939): 113].