Великая война и деколонизация Российской империи

На базовом уровне связь между властью центра и местной властью была разорвана. Сперва Петроград, а потом и вся страна проходили через процессы децентрализации и демократизации по мере того, как действующие лица на местах пытались решать локальные проблемы при помощи местных же институтов и ресурсов. «В ходе Февральской революции случилось нечто фундаментальное по своей природе, – отмечает Цуёши Хасегава, – когда ядро власти сместилось на нижний уровень административных организаций» [Hasegawa 2001: 162].

Нигде эта модель радикальной децентрализации не была столь очевидна и поразительна, чем в самих институтах «легитимного насилия». Либеральные элиты и военные власти, разумеется, пытались с самого начала революции поддерживать обычный образ функционирования сил поддержания правопорядка. Но эта стратегия несчастным образом провалилась. Солдаты бунтовали, матросы восставали, а полицейские быстро сбегали, зачастую сменив платье. Петроградский совет с гораздо большим энтузиазмом воспринял крах правительственной монополии на легитимное насилие, приветствуя военное восстание и конец существования полиции. Но все же вожди Совета тоже хотели остановить шайки людей с оружием на улицах столицы и сотрудничали для этого с Временным правительством с момента первых революционных успехов. Однако толпа в Петрограде, а потом и по всей империи не желала впрягаться в привычное ярмо послушания. Политические силы, которые так долго подавляли, игнорировали, подчиняли, принялись утверждать свою мощь со всей яростью. История первых дней революции повествует в основном о потрясении и неверных шагах оппозиционной элиты в свете неожиданных и нежелательных проблем.

Восстановление общественного порядка стало первой и наиболее животрепещущей задачей новых властей. К 28 февраля (13 марта) порядок в столице был полностью нарушен. Полиция бросилась в бега, что было хорошо не только для дела революции, но и для уголовников. Ряды преступников пополнялись по мере того, как из городских тюрем выходили заключенные как по политическим, так и по уголовным статьям, возглавляя тех, кто грабил и поджигал суды и полицейские участки. Когда позже тем летом кое-кого из них арестовали за новые преступления, оказалось, что у них сохранились папки с материалами дел, украденные еще зимой [Аксенов 2001: 38]. Процветали насильственные преступления и преступления против собственности. Попытки различных партий укротить насилие в те кризисные дни имели долгосрочные последствия. Новое руководство – Совет и Временное правительство – желало восстановить контроль над улицами, чтобы положить конец вооруженным беспорядкам и сдержать преступность. Обращение к гражданам с предложением сдать оружие городским властям ни к чему не привели. Кроме того, солдаты, рабочие и многие другие граждане Петрограда предпочли не допустить контрреволюции, оставив власти без оружия и организовав местные бригады для патрулирования улиц и в случае необходимости верша правосудие. Идея стихийной милиции была близка многим социалистам и демократам, но, без сомнения, толчком к ее созданию послужила обеспокоенность граждан в разгар революционного хаоса. 27 февраля (12 марта) в некоторых районах Петрограда начали формироваться организации обеспечения общественного порядка, и этот процесс продолжился 28 февраля (13 марта). Ряд милицейских формирований объединил свои усилия с Советом для борьбы с контрреволюцией и преступностью, однако большая часть просто желала навести порядок. В Петрограде после революции существовали три основных вида милиции: городская милиция, сформированная городской думой; рабочая милиции, образованная решением Совета; и студенческая милиция, созданная Комитетом военно-технической помощи [Аксенов 2001:36]. Они были предназначены не только для сдерживания правонарушений, но также для сопротивления валу самовольных арестов, начавшихся в те революционные дни [Аксенов 2001: 41; Wade 1984: 38-52]. Общественное давление быстро привело к замещению полиции милицией и в других городах[407].

Власть может быть передана, и местные органы могут исполнять функции государственной власти эффективнее, чем центральный бюрократический аппарат. В сущности, не существует логической причины, по которой быстрая децентрализация должна обязательно приводить к коллапсу государства. Однако в России 1917 года власть на местах была слабой и малодейственной. Новая милиция получила полномочия полиции, однако это были добровольцы из гражданских лиц, у большинства была другая работа, и никого не готовили для выполнения полицейских обязанностей. Многие вышли из криминальной среды, привлеченные обещанием бесплатного оружия и притязаний на власть [Аксенов 2001: 39-40]. Если милиция и помогла предотвратить полную анархию, то она не могла эффективно обеспечить безопасность мирным жителям. Феномен, с которым впервые столкнулись гражданские лица в зонах военных действий, проявил себя в метрополии 1917 года. Рекс Уэйд отмечает: