Великая война и деколонизация Российской империи

Офицеры с самого начала предупреждали, что, пока приходится противостоять сильному противнику, следует проводить реформы в армии с осторожностью или не проводить вовсе. Большинство из них ужасали перемены, ставшие результатом революции. В начале марта 8-я армия провела опрос среди своих офицеров, чтобы узнать их мнение о предлагаемых изменениях в армейских дисциплинарных структурах. Только 6 % сочли «возможным для армии немедленно установить новые отношения [между офицерами и нижними чинами]», в то время как всего 7 % полагали, что военные должны заниматься политикой. Самый высокий процент положительных ответов был дан на вопрос о том, следует ли офицерам обращаться к солдатам на «вы», а не на «ты». 38 % посчитали, что требуется более официальное обращение, 40 % высказались против, а 22 % не ответили. Некоторые офицеры чувствовали, что перемены нужны, но не сейчас: «Доведем сначала войну до победного конца, спасем от погибели родину, а потом, в мирной обстановке, займемся остальными делами. Примите меры, пока не поздно»[409]. Другие отреагировали более бурно, заявив, что все изменения инициированы социал-демократами, чтобы разрушить армию. «Внутренний уклад жизни армии оставить неприкосновенным, не допуская в нее политики, агитации политических партий»[410]. Кое-кто пытался найти оправдание существующим практикам, например требованию отдавать честь старшим по званию даже вне службы[411]. Один офицер жаловался, что солдатам следует сказать, что разрешение курить на улице не дает им права дуть дымом в лицо проходящим мимо офицерам[412]. Тем не менее, несмотря на неприятие революции в армейской среде, многие командиры пытались прийти к согласию со своими подчиненными. Даже генерал Алексеев в итоге примирился с новой реальностью [Wildman 1980: 261]. К началу мая офицеры знали, что революция – это свершившийся факт. Офицеры Особой армии накануне Первого Всесоюзного съезда офицеров заявили, что доверяют и полностью подчиняются Временному правительству как «единственному законному органу государственной власти», признают Петроградский совет органом, обладающим большим авторитетом в армии, и приветствуют самые широкие демократические реформы[413]. Революция сотрясла офицерский корпус, но не разрушила. Как утверждает Уалдмен, Приказ № 1 в целом и солдатские комитеты в частности помогли наладить переговоры о власти и позволили офицерам участвовать в принятии решений, по крайней мере в первые революционные месяцы.

И все же, если Приказ № 1 помог направить революционную энергию в войсках в нужную сторону, он не обеспечил механизма смены традиционных связей, державшихся на авторитете и законности, которые были разрушены в предыдущие недели. Как и милиция, он представлял собой шаг в направлении радикальной децентрализации. Петроградский совет не осуществлял полноценного политического руководства солдатскими комитетами и очень мало контактировал с ними в первый период революции. В самом деле, Временное правительство активнее вербовало приверженцев на фронте и в солдатской среде, чем в этот же период делал Совет [Wildman 1980:253]. В солдатских комитетах по многим ключевым политическим вопросам на тот момент имелось большое расхождение во мнениях. Некоторые поддерживали позицию Совета, который призвал к миру «без аннексий и контрибуций», однако удивительно большое число людей в марте и начале апреля поддерживали продолжение войны и критиковали роль Совета в двоевластии [Wildman 1980:292-293]. Солдаты, представляющие эти «провоенные» комитеты, не были настроены продолжать сражения, но стояли на оборонительной позиции, утверждая, что отказ продолжать войну приведет к победе Германии и тому, что революцию задушат немцы, а не Романовы. Однако, несмотря на свои политические предпочтения, комитеты положили конец монополии власти военных, которой прежде пользовалась Ставка. Военные власти отчаянно сопротивлялись, однако армия на практике уже стала демократической.

Революция и империя