Великая война и Февральская революция, 1914–1917 гг.

РОДЗЯНКО: «Вы, Николай Владимирович, истерзали вконец мое и так истерзанное сердце. По тому позднему часу, в который мы ведем разговор, вы можете себе представить, какая на мне лежит огромная работа, но, повторяю вам, я сам вишу на волоске, и власть ускользает у меня из рук. Анархия достигает таких размеров, что я вынужден сегодня ночью назначить Временное правительство.

К сожалению, манифест запоздал. Его надо было издать после моей первой телеграммы немедленно, о чем я горячо просил государя императора. Время упущено, и возврата нет. Повторяю вам еще раз, народные страсти разгорелись в области ненависти и негодования. Наша славная армия не будет ни в чем нуждаться. В этом полное единение всех партий. И железнодорожное сообщение не будет затруднено. Надеемся также, что после воззвания Временного правительства крестьяне и все жители повезут на другие станции снаряды и другие предметы снаряжения. Запасы весьма многочисленны, так как об этом всегда заботились общественные организации и Особое совещание. Молю Бога, чтоб он дал сил удержаться хотя бы в пределах теперешнего расстройства умов, мыслей и чувств, но боюсь, как бы не было хуже еще. Больше ничего не могу вам сказать. Помогай вам Бог, нашему славному вождю, в битве уничтожить проклятого немца, о чем в обращении, посланном армии от комитета Государственной думы, говорится определенно в виде пожелания успехов и побед. Желаю вам спокойной ночи, если только вообще в эти времена кто-либо может спокойно спать. Глубоко уважающий вас и душевно преданный Родзянко».

РУЗСКИЙ: «Михаил Владимирович, еще несколько слов. Дай, конечно, Бог, чтобы ваши мысли в отношении армии оправдались, но имейте в виду, что всякий насильственный переворот не может пройти бесследно. Что, если анархия, о которой говорите вы, перекинется в армию и начальники потеряют авторитет власти, — подумайте, что будет с родиной нашей. В сущности, конечно, цель одна: ответственное министерство перед народом, и есть для сего нормальный путь для достижения цели перемены порядка управления государством. Дай Бог вам здоровья и сил для вашей ответственной работы. Глубоко уважающий вас Рузский».

РОДЗЯНКО: «Николай Владимирович, не забудьте, что переворот может быть добровольный и вполне безболезненный для всех, и тогда все кончится в несколько дней, — одно могу сказать: ни кровопролитий, ни ненужных жертв не будет, я этого не допущу. Желаю вам всего лучшего».

РУЗСКИЙ: «Дай Бог, чтобы все было так, как вы говорите. Последнее слово. Скажите ваше мнение, нужно ли выпускать манифест?»

РОДЗЯНКО: «Я, право, не знаю, как вам ответить. Все зависит от событий, которые летят с головокружительной быстротой».

РУЗСКИЙ: «Я получил указание передать в Ставку о его напечатании, а посему это и сделаю, а затем будь что будет. О разговоре нашем доложу, если вы против этого ничего не имеете».

РОДЗЯНКО: «Ничего против этого не имею и даже прошу об этом».

РУЗСКИЙ: «До свидания, да поможет вам Бог».

Разговор окончился в 5 часов утра с минутами 2 марта.

По содержанию разговора с генерал-квартирмейстером Болдыревым было составлено сообщение для генерала Алексеева, которое составлялось по мере хода самого разговора. Генерал Данилов проредактировал сообщение, а генерал Рузский внимательно просмотрел его и вычеркнул (по словам Болдырева) подробности по династическому вопросу, сказав: «Подумают еще, что я был между ними посредником в этом вопросе». Генерал Рузский ушел спать.

В 5 часов 48 минут утра это сообщение было протелеграфировано в Могилев генералу Алексееву (№ 1224, Б) за подписью генерала Данилова.

В конце телеграммы было сказано: «Так как об изложенном разговоре главкосев[171] может доложить государю только в 10 часов, то он полагает, что было бы более осторожно не выпускать манифеста до дополнительных указаний его величества».

Выполнив работу, генерал Данилов также ушел отдохнуть до утра. Однако и он, и генерал Рузский были разбужены генералом Болдыревым, который пришел спросить: можно ли пропустить напечатанные в газете «Псковская Жизнь» различные сообщения от нового правительства. Обсудив вопрос, генерал Рузский разрешил напечатание их, но как бы явочным порядком от редакции. Так сама жизнь требовала уступок революции, хотя на станции находился государь император.

Немного же спустя по фронту было отдано распоряжение, что генерал Рузский находит соответственным распространение заявлений Временного комитета, касающихся мероприятий по успокоению населения и по приливу продовольствия.

В то же время, как в Пскове осведомляли Ставку о разговоре Главкосева с Родзянко, сам Родзянко делал о нем сообщение Временному комитету Государственной думы. В комнате присутствовало при этом, по словам Шульгина, человек восемь, считая его и Милюкова. Родзянко прочел ленты разговора и прочел телеграмму от генерала Алексеева, который, по словам Шульгина, «находил необходимым отречение государя императора» (Шульгин В. В. Дни).