Уже выехав из Петербурга (поезд отходил рано утром), я прочел газеты и увидел, что сербско-австрийский конфликт осложняется: был объявлен австрийский ультиматум. Сам я всегда плохо следил за политикой, но как же начальник Главного штаба и военный министр могли отпустить меня? Из Харькова я послал телеграмму с запросом, не следует ли мне вернуться. Приехав в Ессентуки, я узнал, что офицеры, по вызову своих частей, спешно разъезжаются. С большим трудом удалось достать билеты для себя и для семьи и со следующим прямым курьерским поездом вернуться в Петербург. В отсутствии я был всего шесть дней, но уже шла мобилизация.
От встретившего меня моего помощника, генерала [А. П.] Архангельского,[222]
я узнал, что назначаюсь дежурным генералом при Верховном главнокомандующем, а что начальником штаба будет генерал [Н. Н.] Янушкевич.На другое утро, явившись начальнику Главного штаба по случаю приезда, я отправился к своему новому начальнику, Н. Н. Янушкевичу, которого я знал хорошо; он окончил Академию Генерального штаба позже меня, но, как артиллерист, был немного старше меня по службе и был только что произведен в генерал-лейтенанты. Мы были знакомы домами и лично у меня отношение к Н[иколаю] Н[иколаевичу] было самое лучшее, дружеское. Он отвечал всегда тем же. От Н[иколая] Н[иколаевича] я узнал, что мое назначение было предрешено давно, по мобилизационному плану, согласно которому были заранее намечены поименно главнокомандующие фронтами и командующие армиями.
Это было для меня новостью, совершенно непонятной; меня, всегда настолько умевшего хранить секреты, что военный министр называл меня самым секретным человеком, не сочли нужным поставить заранее в известность о моем предназначении. Из-за этого я совершенно не был знаком с предстоящей мне работой. Еще предшествовавшей зимой мне было предложено сделать выбор нескольких чинов из моего отдела в Штаб Верховного; помню, я отнесся к этому вопросу серьезно, но, совсем не имея в виду выбор сотрудников себе, преследовал главным образом цель – не ослабить работу Главного штаба.
Как бы то ни было, пришлось заняться изучением того, чем предстояло заниматься на новой должности. Пришлось сразу же прийти в отчаяние: по штату состав Управления дежурного генерала был совершенно ничтожный: один штаб-офицер по хозяйственной части, назначенный из интендантства, и два штаб-офицера по инспекторской части, взятые из моего отдела. Ни одного офицера Генерального штаба не полагалось, между тем, как на Управление дежурного генерала возлагалось ведение всех штатных изменений в армии, как в войсках всех родов оружия, так и во всех войсковых управлениях и учреждениях, словом – все организационные вопросы. Кроме того, учет технических средств, артиллерийских запасов и т. д., словом – масса вопросов, ничего общего не имевших с моей деятельностью в Главном штабе и мне совсем мало знакомых.
Произошло это потому, что при рассмотрении штатов полевых штабов старались елико возможно их сократить, дабы не повторилась история Японской войны с колоссальным штабом Главнокомандующего. Здесь, однако, перестарались.
Отправился я к исполнявшему, за предстоящим уходом Н. Н. Янушкевича, обязанности начальника Генерального штаба М. А. Беляеву. Тот сейчас же вошел в мое положение и выделил из Управления по устройству и службе войск трех офицеров Генерального штаба, а четвертого я получил из Управления генерал-квартирмейстера Генерального штаба. Таким образом, как только была объявлена война, пришлось еще в Петербурге выпустить приказ Верховного главнокомандующего об увеличении штата моего управления.
Отъезд штаба из Петербурга в место, избранное для Ставки и хранившееся в секрете, назначен был на 31 июля. Оставшиеся до отъезда дни были посвящены сборам в поход. Как я теперь вспоминаю, все эти сборы были прямо комичны. Началось с того, что в Офицерской кавалерийской школе мною был куплен конь «Дум-Дум», красавец с виду, которого мне посоветовал взять сам начальник школы, лично хорошо меня знавший. Надо сознаться, что в то недолгое время, которое я провел в строевых штабах до поступления в Главный штаб, а именно 4 1/2 года, я мало ездил верхом, ибо 2 1/2 года служил в Финляндии, где ездил верхом только на небольших маневрах и притом на лошадях [20-го] Финляндского драгунского полка, т. е. на финках и на уздечке. Последние два года в Петербургском округе, правда, пришлось ездить несколько больше, но все же хорошим ездоком и знатоком лошадей назвать себя я никак не могу. Ну, а поступив в 1899 г. в Главный штаб, я садился на коня только на больших Курских маневрах.