Великая война. Верховные главнокомандующие

Затем пришлось озаботиться и вопросом питания офицерских чинов штаба. Я выбрал назначенного комендантским адъютантом штабс-капитана [С. В.] Зверева заведующим столовой; он переговорил с хозяином лучших вагон-ресторанов, татарином К., и условился, чтобы один вагон с полным комплектом необходимой прислуги и с полным инвентарем пошел бы с нашим поездом и остался бы при штабе для нашего дальнейшего питания. Наконец, последний вопрос, который надо было выполнить, это составить полный список всего личного состава штаба и сообщить его в Управление военных сообщений для наряда соответствующего числа вагонов.

Наконец, настало 31 июля – день, назначенный для выезда штаба. Утром в церкви Главного штаба был отслужен напутственный молебен, на который собрался весь штаб с начальником штаба во главе. Настоятель церкви сказал напутственное слово и, после молебна, благословил всех отъезжающих шейными образками на золотых цепочках – проводы чинов штаба; меня, кроме того, сослуживцы благословили прелестным небольшим образом-складнем. Посередине было изображение Георгия Победоносца, имени которого была наша церковь, а по бокам Святой Апостол Петр (мой святой) и Михаил Архангел.

Не мне судить, но думаю, что не ошибусь, если скажу, что мои сослуживцы и подчиненные любили меня и с сожалением расставались со мною; мне же, безусловно, тяжело было это прощание. За время пятнадцатилетней службы в Главном штабе, куда я поступил капитаном, а откуда уезжал генералом, я действительно сроднился со всеми. Многих уже пришлось мне самому за это время проводить, кого на высшие должности, кого в отставку, а кого и в могилу.

Большинство в моем отделе было принято при мне, а многие начали службу в нем под моим руководством и стали прекрасными работниками. Всех я хорошо знал, ко всем привык. Там же, на новом месте, не было ни одного человека из моих подчиненных, мне близкого; большинство было назначено из других управлений, и я даже не знал их в лицо. Предстояло всех узнать, оценить, сплотить.

В Главном штабе более десяти лет я занимал казенную квартиру, там родилось двое моих детей; я с семьей все эти десять лет был прихожанином и постоянным посетителем нашей чудной церкви. Само грандиозное здание штаба, подогнанное к общему стилю из несколько домов и поэтому очень запутанное внутри, с бесконечными кривыми коридорами, по которым с Большой Морской можно было, вдоль Дворцовой площади, выйти на Невский проспект, все это здание тоже было для меня родное, так я сжился с ним.

Особенно любил я мой небольшой служебный кабинет, рядом с круглым залом, где на мраморных досках золотыми буквами вырезаны имена Георгиевских кавалеров Генерального штаба и где три раза в неделю собиралось на прием дежурного генерала по 30–40 человек, которых надо было внимательно, но без задержки, выслушать и удовлетворить. В кабинете я почти никогда не был один: начальники отделений со своими докладами, приезжие или петербургские генералы с просьбами, справками и т. д. Так, ежедневно калейдоскоп лиц проходил до 4–5 часов дня, а тем временем горы бумаг, которые приносят из отделений и которые мой старый писарь, Иван Федорович Смолин, аккуратно раскладывает, растут и растут. В 5 часов все это вслед за мною, по внутренней лестнице переносится Иваном Федоровичем на мою квартиру, где хватит работы на несколько часов. И так каждый день…

И как любил я все это, как больно было расставаться… Теперь постоянно приходится читать и слышать нападки на те порядки, которые существовали в Военном ведомстве в дореволюционное время. Иногда об этом говорят так, как будто это общеизвестная и не подлежащая сомнению истина, что все было скверно. Главное, на что указывают при этом – протекционизм и произвол в назначениях на командные должности и незаслуженные привилегии Гвардии. Меня, долгое время близко стоявшего у всего этого дела, глубоко возмущает подобное отношение.

Действительно, в прежние годы (до Японской войны) Главный штаб был довольно архаическим учреждением, особенно отдел личного состава: там все облекалось в форму секрета и прямым путем нельзя было навести никакой, даже самой невинной справки. Поэтому, кто имел знакомых, служащих в Главном штабе, даже в другом отделе, наводил справку через них, а кто таких знакомых не имел, действовал через чиновников, которых тогда было в штабе много, или даже через писарей. Одно время, в отделении по личному составу начальник этого отделения не допускал даже служащих в Главном штабе иначе, как с личного его разрешения. Но все это было раньше. Со времени Японской войны были введены новые порядки, иной дух, и должен сказать, что в этом отношении особенно много было сделано моим предшественником по должности дежурного генерала, генерал-лейтенантом [А. З.] Мышлаевским.[225]