Великая война. Верховные главнокомандующие

Теперь, конечно, легко говорить общими словами дурно о прошлом, но это происходит, главным образом, от незнания того, как на самом деле это производилось; я же могу определенно заявить, что главными лозунгами Главного штаба во всем этом деле были честность и справедливость. Если добавить сюда, что каждому офицеру предоставлялась всегда возможность наводить справки об интересующем его переводе, производстве, назначении и т. д. письменно или лично, через справочное отделение или, в определенные дни и часы (три раза в неделю), обращаясь непосредственно к дежурному генералу, то мне кажется, что я могу сказать, что Главный штаб (во всяком случае со времени Японской войны) существовал действительно для войск, а не наоборот.

Я невольно отвлекся в своих воспоминаниях от темы, но этот вопрос для меня слишком близкий и больной и не затронуть его я не мог. Думаю, что приведенные мною сведения не безынтересны.

Перед отъездом на вокзал, после прощания с семьей, я сердечно распростился с моим старым писарем, Иваном Федоровичем; старик вообще легко ронял слезу, но здесь плакал горько: он искренно любил не только меня, но и жену и всех детей, которые платили ему тем же. Отъезжали мы вечером, от вокзала Царской ветки, что у Царскосельского вокзала. Первым эшелоном шел поезд Великого князя с состоящими при нем лицами; он выходил из Петергофа и, если не ошибаюсь, не заходил в Петербург. Собственно штаб шел вторым эшелоном, а третьим – обоз. Когда я приехал на вокзал, ехавший с нашим же эшелоном начальник военных сообщении генерал С. А. Ронжин[229] попросил меня устроиться в его вагон-салоне. Я стал отказываться, так как совсем мало его знал, но Сергей Александрович так мило просил согласиться, что не принять приглашение было невозможно. На вокзал, кроме всей моей семьи, приехали проводить меня многие знакомые, сослуживцы и бывшие подчиненные. При громких криках «ура» всех провожавших, мы покинули Петербург.

Глава 2

Переезд в Ставку. Ставка и устройство штаба.

Когда мы отъехали от Петербурга, С. А. Ронжин подробно ознакомил меня со своим вагоном. С одной стороны вагона, у входа, было помещение для двух денщиков, один спал внизу, другой наверху; тут же были полки для посуды и всяких нужных в обиходе вещей. Рядом было четырехместное купе, которое осталось пока не занятым; туда были поставлены потом более громоздкие и не всегда нужные вещи. Затем, в центре вагона, был салон; у поперечных стенок было два мягких дивана, обитых темно-зеленой кожей, которые могли в случае надобности служить постелями: у одной стенки с окнами стоял письменный стол Ронжина, с креслом перед ним, а посреди салона – стол, который по желанию раздвигался, и штук восемь стульев.

Одна дверь из салона вела в купе Ронжина, где стояли кровать, умывальник, стол, кресло и стул; другая дверь вела в коридор, в котором сначала было мое четырехместное купе, затем отдельная комната для умывания, уборная и выход. В этом вагоне мы с С. А. Ронжиным прожили почти год, и могу смело сказать: между нами ни разу не было даже малейшей размолвки. Раньше, не зная его, я почему-то относился к нему с предубеждением. На деле это оказался весьма добродушный, полный, рыхлый, тяжеловатый на подъем мужчина с определенными холостяцкими привычками: днем вздремнуть, вечером одеть туфли, за обедом выпить стакан красного вина, а после обеда выкурить хорошую сигару.

Когда он садился за работу, то выполнял ее скоро, в обращении был очень ровен, в служебных делах никогда не нервничал и не суетился, вообще всегда был спокоен и со мной очень всегда был очень мил. Как собеседник он был очень интересен, но не любил говорить очень много, что, при сожительстве, было, по моему мнению, большим достоинством. Вообще Сергей Александрович не стеснял меня нисколько также не стеснял и себя моим присутствием; словом, отношения установились простые, и трудно было бы найти лучшего сожителя. Мы ехали по Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороге и к утру приехали на станцию Дно, где временно сошлись все три эшелона, а затем опять пошли тем же порядком. Местность, сначала очень унылая, по мере приближения к Витебску менялась, появились озера, горки.

Мне не приходилось раньше ездить по этой дороге, и я с интересом смотрел в окно, благо делать было нечего. Утром ко мне зашел заведующий столовой. Выявилось, что вагон-столовая по своей величине не может вместить сразу всех и что, следовательно, надо разделиться на две очереди; решено было, что более молодые чины штаба будут завтракать и обедать в первую очередь, в 12 и в 6, а старшие чины во вторую очередь.

От С. А. Ронжина я узнал, что рядом с нашим вагоном идет вагон с чинами морской части штаба, в числе коих находится Великий князь Кирилл Владимирович.[230] Н. Н. Янушкевич мне говорил, что Верховный был против назначения Великого князя Кирилла в состав штаба, а затем поставил условием, чтобы он жил, столовался, служил и работал на одинаковых условиях со всеми остальными чинами штаба.