Представителей иностранных армий с самого начала нашего пребывания в Ставке было четыре: английский генерал Вильямс, французский генерал маркиз [П.] де Лагиш, бельгийский генерал барон Риккель и сербский полковник [Б.] Лайткевич [Лонткевич]. От Янушкевича я постоянно слышал похвалы двум главным, т. е. Вильямсу и Лагишу, за то, что они всегда шли навстречу тем желаниям Верховного, которые он им предъявлял в отношении заявлений своим правительствам. У чинов же Ставки по отношению к Лагишу установились настолько симпатичные отношения, что впоследствии, когда после двухлетнего пребывания в Ставке он ее покидал, чины штаба решили поднести ему на память подарок.
Генерал Вильямс, как и надлежит англичанину, держал себя несколько более сухо и сдержанно, менее доступно, но без той, свойственной англичанам дерзкой надменности и чопорности, которая на нас, русских, так отталкивающе всегда действует. Бельгийский представитель собственно не мог иметь какого-либо значения, ибо в самом начале войны Бельгия была занята немцами. Кроме того, и сам барон Риккель был мало похож на настоящего военного. Это был толстяк, любитель поесть и выпить, очень добродушный и милый. Он очень любил смеяться, и тогда на него нельзя было смотреть без смеху, так как весь его большой живот при этом буквально прыгал.
Серб Лайткевич [Лонткевич] был значительно моложе остальных, на него и смотрели как на молодого. Он великолепно говорил по-русски и часто служил переводчиком для других представителей. Он быстро сошелся со многими офицерами Генерального штаба Ставки, и вообще с ним установились самые лучшие отношения. Личная свита Великого князя состояла из шести адъютантов: полковников князя [П. Б.] Щербатова, графа [Д. Г.] Менгдена[237]
и [А. П.] Коцебу,[238] штабс-ротмистра [И. Х. фон] Дерфельдена[239] и корнета князя [В. Э.] Голицына;[240] шестым был полковник князь Кантакузин,[241] который в начале войны был ранен в строю своего полка и приехал позднее, оправившись от ранений.Из адъютантов мне более всех нравился князь Щербатов; это был очень милый простой человек, чуждый каких-либо интриг, какой-либо фальши; всякое возложенное на него поручение он исполнял с особой обстоятельностью, даже педантичностью. Общим любимцем великокняжеского поезда был молоденький, только недавно женившийся князь Голицын, действительно очень симпатичный мальчик.
Должность гофмаршала занимал управляющий делами Великого князя, генерал [М. Е.] Крупенский; это был его старый, преданный слуга, большой хлопотун и, иногда, суета. В Ставке почти постоянно находился и заведующий конторой Великого князя, полковник [В. А.] Балицкий. Я его знал давно, еще по его службе в штабе округа. Тут я увидел его страшно растолстевшим, – он составлял прекрасную пару генералу Риккелю как по своей комплекции, так и по любви хорошо поесть и выпить. Человек он был дельный и очень тонкий.
В великокняжеском же поезде помещался Комендант Штаба, генерал Саханский. Это единственный чин штаба, который был избран самим Великим князем, хотя был подчинен дежурному генералу. Еще в Петербурге Н. Н. Янушкевич предупредил меня, что Великий князь имеет на эту должность своего кандидата, в преданности которого он вполне уверен. До войны Саханский занимал должность командира Гвардейского полевого жандармского эскадрона, который составлял конвой Ставки. Генерал Саханский почти до самого моего отъезда занимал должность коменданта штаба. Это был безусловно честный и высоко порядочный человек, скромный и старательный, несколько суетливый и действительно вполне преданный Великому князю. Вот, собственно, и все лица, состоявшие при Великом князе и помещавшиеся в его поезде. Надо только сказать, что еще при выезде из Петербурга, генерал-квартирмейстеру указано было взять в поезд четырех офицеров Генерального штаба его управления. Эти офицеры так и остались в поезде Великого князя, там же столовались и при выездах Великого князя его сопровождали.