Великая война. Верховные главнокомандующие

Установился порядок присутствия за великокняжеским столом. По воскресеньям и праздничным дням мы с Ронжиным приглашались к завтраку и, кроме того, раз в неделю к обеду. Все прочие офицеры приглашались по очереди, по два человека к каждому столу, – больше не позволяли размеры вагона-столовой. За столом сидели так: вагон разделялся, как всегда, на две половины: в первой было четыре стола на четыре человека. За первым столом сидели, с одной стороны, Великий князь Николай Николаевич, а с другой, Н. Н. Янушкевич и о. Георгий. За вторым столом – через проход: Великий князь Петр Николаевич, светлейший князь Голицын, генерал Вильямс и генерал Лагиш. За третьим столом: Ю. Н. Данилов, генерал Риккель и японский генерал, за четвертым полковник Лайткевич [Лонткевич]. Когда бывали мы с Ронжиным, то занимали места за третьим столом или за четвертым, а иногда за вторым.

К концу завтрака и обеда Великому князю подавали ящик сигар, которыми он всегда угощал Данилова и Ронжина (я сигар не курил и потому отказывался). Ронжин был большой знаток сигар и, по его словам, сигары были очень хорошие. Этикетки с сигар, которые он получал от Великого князя, С. А. начал собирать, с целью оклеить ими на память стол, покрыв его стеклянной доской; Великий князь знал, что Ронжин собирает этикетки, и изредка спрашивал, много ли уже накопилось.

Стол у Великого князя был очень хороший, но более французский, чем русский; русские блюда как борщ, щи и т. п. были редки. Наоборот, часто, особенно по праздникам, бывал луковый суп, составлявший как бы гордость кухни, мне же этот суп очень не нравился. Вообще, надо правду сказать, мне больше нравился стол штаба, где кормили великолепно, но чисто по-русски: превосходные борщи и щи всевозможных наименований, телятина, поросята, гуси, осетрина, кулебяки и т. п. На завтрак было два блюда и кофе, на обед суп, жаркое и сладкое. За столом Великого князя было такое же количество блюд, но подавалась еще водка с небольшой закуской. У нас этого не полагалось, но по настоянию врача штаба можно было требовать за особую плату недорогое легкое вино, белое или красное.

С. А. Ронжин пил исключительно красное вино, и поэтому за нашим столом всегда стояла бутылка красного, причем установилась очередь требования вина. Сначала я с большим страхом относился к нашему столу, так как дома был довольно осторожен в еде вследствие моих припадков печени. Однако когда я увидел, что все идет благополучно, то успокоился и, действительно, только однажды зимой у меня сделался довольно сильный припадок.

Утром нам полагался прекрасный кофе с чудными булочками, с маслом и сыром. Мы с Ронжиным пили его в своем вагоне. Затем я уходил в свое управление и занимался до завтрака. После завтрака я не спал и шел вскоре опять в управление, где оканчивал работу к обеду. Иногда и вечером приходилось заходить в управление, но обычно я оставался в вагоне и писал подробное письмо жене. Таким образом, хотя первый год я и не пел дневника, эта ежедневная переписка вполне его заменяла. Однако письма эти жене пришлось уничтожить в 1919 г., в ночь, когда в доме, где она жила в Петербурге, был произведен повальный обыск.

Изредка вечером я заходил в столовую к чаю, где всегда собиралось много офицеров и шли оживленные разговоры. Но обычно мы с Ронжиным пили чай у себя в вагоне. Весь стол обходился, насколько помню, три рубля с человека. Для старших офицеров, получавших во время войны сравнительно большое жалование, это была плата не дорогая, но для младших чинов это было слишком дорого: были люди семейные, и на семью почти ничего от жалования не оставалось. Надо было найти выход.

Сделать так, чтобы одни платили меньше, а другие больше, – было невозможно. На докладе этого вопроса Н. Н. Янушкевичу пришли к заключению, что часть платы будет относиться на бывшие в распоряжении начальника штаба экстраординарные суммы. Впоследствии, когда весной 1915 г. штабс-капитана Зверева у меня взял к себе генерал [А. А.] Поливанов, заведывание столовой взял на себя наш штабной доктор, организовал сам все хозяйство, и стол стал обходиться дешевле, так что никаких приплат из казенных сумм уже больше не требовалось.

Глава 3

Осень. Самсоновская катастрофа. Выезды Великого князя из Ставки. Мои поездки в штабы фронтов и в армии.

Вскоре после нашего водворения в Барановичи начались беспокойные дни. Началось с того, что однажды ночью Янушкевич вызвал к себе Ронжина, который через некоторое время дал по телефону распоряжение о вызове паровоза и об отцеплении его вагона. Ему приходилось немедленно ехать. Меня разбудили, пришлось наскоро одеться, забрать все свои вещи и перейти в вагон 1-го класса, где предназначенное мне купе оставалось на всякий случай свободным.