Великая война. Верховные главнокомандующие

Первый, очень маленький барак занят был автомобильной командой штаба (гараж же находился за управлением Ронжина, несколько в стороне). Второй барак, с земляным полом, стоял сначала пустым, а впоследствии там был устроен кинематограф. Затем шел барак, занятый оставшейся в лагере командой, а затем барак моего управления, до которого было от нашего вагона минуты три ходьбы. Он состоял из двух очень больших комнат, между которыми находился мой небольшой кабинет. В одной из больших комнат занимались все офицеры организационного и инспекторского отделов, в другой был хозяйственный отдел. Состав управления за год пребывания в Барановичах не увеличился. Он состоял из моего помощника по организационной части, – сначала таковым был Я. Д. Юзефович,[246] но, к сожалению, он оставался очень недолго: когда была образована так называемая «дикая» дивизия, начальником которой назначен был Великий князь Михаил Александрович, то Юзефович, как особенно выдающийся офицер, был избран Верховным главнокомандующим на должность начальника штаба этой дивизии; действительно, Яков Давидович вполне оправдал этот выбор. Кроме него было три офицера Генерального штаба: полковник [А. К.] фон Нерике[247] и капитаны [А. Н.] Гаслер[248] и [В. И.] Моторный.[249] Фон Нерике был способный офицер, но страшный лентяй: обыкновенно он по несколько дней почти ничего не делал, а затем засаживался и сразу исполнял всю накопленную работу; при случае, кажется, он не прочь был выпить.

Гаслера и Моторного прозвали двумя Аяксами, – они почти постоянно были вместе. Оба были очень способные и даже, скажу, талантливые и работники неутомимые. Гаслер – горячий, с не совсем приятным характером, очень наблюдательный и злобно насмешливый. Моторный – более спокойный, уравновешенный, с большой хитрецой, тоже с большой склонностью подсмеяться, вышутить.

В инспекторском отделе было два полковника: [И. С.] Балашов[250] и [С. Ф.] Барсов.[251] Первый говорил хриплым голосом, почему носил прозвище «хрипун», был прекрасный работник и, как я убедился после революции, когда все себя вполне обнаружили, безусловно, высоко порядочный человек. В хозяйственном отделении были совершенно для меня незнакомые чины, но все оказались честными и порядочными, особенно казначей, штабс-капитан Северский, оставшийся в этой должности до самого конца существования Ставки.

Улица, на которую выходило мое управление, вела к площади, против которой была лагерная церковь. В ней по воскресеньям и праздникам, а также накануне их, шла служба. По указанию о. Георгия я выписал из гвардейских полков несколько певчих, все из придворной капеллы, и образовался небольшой, но великолепный хор с очень хорошим регентом Наумовым; бедняга вскоре после революции погиб жертвою простой случайности, – попал в Петербурге под автомобиль. Служил, обыкновенно, сам о. Георгий, в сослужении со штабным священником; дьяконом состоял протодьякон Благовещенского собора, чудный бас, так что служба была дивная, но церковь была низкая, душная, с плохим резонансом. К каждой обедне аккуратно, а в праздник и ко всенощной, Великий князь приезжал со своей свитой в автомобилях и стоял до самого конца.

За церковью был сначала ряд бывших офицерских бараков, потом улица кончалась, упираясь в забор, ограничивавший железнодорожные пути вокзала «Барановичи» Полесской железной дороги; проход был возможен только пешком. Составлявший охрану Ставки Гвардейский жандармский эскадрон размещался в двухэтажной каменной казарме, недалеко от поезда Верховного. От него выставлялись посты для ближайшей охраны поезда.

Кроме него, в качестве конвоя, в прикомандировании к штабу состоял Лейб-гвардии Казачий полк. Он выставлял посты и разъезды для более дальней охраны. Впоследствии, на случай прилета вражеских аэропланов, был прикомандирован взвод артиллерии, который стоял на особой позиции, близ Ставки. Благодаря большому числу конюшен, все лошади офицеров штаба, все обозные лошади, а также и казачьи, стояли в конюшнях или в приспособленных под конюшни сараях. Казаки помещались в бараках.

Вскоре после прибытия в Ставку штаб вполне устроился, все управления и вагоны были соединены телефонами, приняты были все меры как для удобства, так и для чистоты. Для влезания в вагоны были устроены лестницы или сходни, нечистоты ежедневно убирались особыми уборщицами, которые следили и за чистотой на путях. Вдоль поездов посажены были цветы. Проезжие дороги были приведены в порядок, а во избежание пыли, которая неслась с дороги прямо на наш поезд, дорога покрывалась ветвями, мхом или дерном.