Великая война. Верховные главнокомандующие

Вернувшийся перед самым своим отъездом Ронжин наскоро рассказал, что едет на Юго-Западный фронт ввиду происшедших там непорядков по железнодорожной части. Где-то, кажется в Люблине, образовалась по железнодорожному выражению «пробка», т. е., вследствие слишком большого наплыва поездов и невозможности или неумения их после разгрузки своевременно убрать, все пути оказались настолько занятыми поездными составами, что и конечная станция, и ближайшие к ней не могли больше принимать поездов, и произошла остановка движения, тогда как необходимо было возможно скорее продвинуть поезда с направленными туда войсками. Вот эту «пробку» и отправлен был раскупорить С. А. Ронжин.

Через день он вернулся, и я снова водворился в его вагон. Но вскоре такая ночная тревога с моим поспешным изъятием из вагона повторилась вновь, и я решил, что приятного в этом мало и что лучше оставаться самостоятельным, если это будет часто повторяться.

Первое наше наступление на Юго-Западном фронте было неудачное. Штаб Юго-Западного фронта был тогда в Ровно. Ночью Великий князь, всем составом своего поезда, отправился туда. Когда он вернулся, Янушкевич тотчас вызвал меня и объявил, что Верховным главнокомандующим сменены командующий 4-й армией генерал барон [А. Е. фон] Зальца,[252] командир 16-го корпуса генерал [П. А.] Гейсман[253] и начальник 3-й гренадерской дивизии генерал [Ф. Н.] Добрышин.[254] Командующим 4-й армией был назначен генерал [А. Е.] Эверт,[255] который должен был командовать сибирскими стрелками по их прибытии на фронт и, следовательно, был пока не у дел. Таким образом, это назначение было вполне естественное и удачное.

Что касается командира корпуса, то им указано было назначить генерала [В. Н.] Клембовского,[256] который только перед самой войной был назначен начальником дивизии. На мой вопрос, отличился ли он особенно в бою, что его так выдвигают по сравнению с другими, Янушкевич рассказал, что Великий князь спросил Н. И. Иванова, кого он считал бы соответствующим для принятия корпуса в теперешних трудных условиях, и Н. И. ответил, что, безусловно, поручиться он может только за Клембовского. Великий князь указал сделать немедленно соответствующие представления, а Клембовскому тотчас же вступить в командование корпусом. Я счел своим долгом указать Янушкевичу, что едва ли было справедливо обойти этим назначением многих старших генералов своего фронта, из которых есть, безусловно, выдающиеся, как например, генерал [А. Ф.] Рагоза.[257] Поэтому я просил, чтобы впредь, в случае выезда Великого князя или другой фронт, Янушкевич брал бы меня с собой, чтобы я мог всегда дать необходимую справку в случае замены каких-нибудь начальников.

Вскоре Великому князю пришлось ехать на Северо-Западный фронт. Погибла армия генерала [А. В.] Самсонова и Восточной Пруссии. Это был страшный и притом неожиданный удар. В этот день, ничего еще не подозревая, я пришел утром к Н. Н. Янушкевичу с обычным докладом и застал его в страшно угнетенном настроении. Он спросил меня, какого я мнения о генерале Самсонове. Я отозвался с самой лучшей стороны.

«Ну вот, – сказал Янушкевич, – и я был такого же мнения, а он погубил почти всю свою армию, – и рассказал мне те сведения, которые были получены в то утро с Северо-Западного фронта».

Это была настоящая катастрофа. Чтобы лично все выяснить более подробно, Великий князь немедленно поехал к генералу [Я. Г.] Жилинскому в Белосток. Меня Янушкевич взял с собой; ночевал я в свитском вагоне. Поездка была очень неприятная, настроение как Великого князя, так и всех окружающих его, было ужасно подавленное. Приехали к небольшой платформе не доезжая Белостока, где Великого князя встретил генерал Жилинский, сейчас же вошедший в вагон Верховного.

Это свидание производило такое впечатление, точно мы находились около покойника: говорили все как-то вполголоса, Тут был и отчисленный от командования 1-м армейским корпусом генерал [Л. К.] Артамонов, который хотел, кажется, сделать что-то очень трагическое, но Великий князь не пожелал его видеть; его взял вышедший на платформу о. Георгий и увел в сторону; видно было, что Артамонов снял фуражку, крестился, что-то горячо говорил, в чем-то убеждал. Разговор Великого князя с Жилинским продолжался час или полтора и, когда Жилинский вышел, был тотчас дан приказ ехать обратно.

По Высочайшему повелению было назначено чрезвычайное расследование всей этой катастрофы. Возложено оно было на генерал-адъютанта [А. И.] Пантелеева;[258] при нем состоял мой бывший подчиненный, военный юрист [В. В.] Бонч-Осмоловский,[259] и еще два офицера. Они приезжали и в Ставку, просматривали все сношения Ставки с Северо-Западным фронтом, снимали подробные показания со всех причастных к этому несчастному делу лиц.