Великая война. Верховные главнокомандующие

Нет ничего мудреного, что хваленый красавец конь оказался совсем старым, очень пугливым, горячим и совершенно непригодным для езды в поле. Но, как вскоре выяснилось, конь мне был совершенно и не нужен, так что я заявил своим офицерам, что сяду на своего «Дум-Дума» только тогда, когда мы будем торжественно въезжать в Берлин… и, действительно, за все три года я на него ни разу не сел, а под конец он так состарился, что после моего отъезда из Ставки его с трудом продали в Могилеве за бесценок.

Заведено было, конечно, седло и все принадлежности, куплен револьвер, бинокль, сумка для карт и прочее все так и осталось неиспользованным, а зато когда мне пришлось в первый раз поехать на автомобиле в армию, то мои офицеры заставили меня взять теплые перчатки и полушубок у одного из них, доказывая, что в шинели я замерзну. Пришлось послушаться и вместе с тем спешно заказать себе полушубок. Все это показывает, насколько мало мы имели представления о том, что, собственно, нам понадобится.

Итак, время проходило в покупках и приготовлениях к отъезду. Работы почти никакой не было, ибо вся работа по Главному штабу велась уже заменившим меня генералом Архангельским, а по новой должности работы было очень немного. К Н. Н. Янушкевичу я заходил все же каждый день. Он рассказывал мне, что вопрос о том, кто будет Верховным главнокомандующим решен был не сразу, ибо Государь Император сам хотел стать во главе армий, но министры упросили Его Величество не оставлять управления государством.

Тогда, после некоторого колебания, был назначен Великий князь Николай Николаевич, причем Государь Император выразил пожелание, чтобы никаких изменений в замещении высших должностей штаба Великий князь не делал. Несмотря на то, что Его Высочество совершенно не знал Н. Н. Янушкевича, он беспрекословно покорился воле Его Величества и оставил его своей правой рукой, равно как и всех его помощников. Единственным лицом, назначенным по выбору Великого князя, был комендант штаба, бывший командир Гвардейского жандармского эскадрона [С. П.] Саханский.[223]

До выезда нашего в Ставку Янушкевич несколько раз ездил в имение Великого князя, Знаменское. Всем же остальным было указано, что Великий князь познакомится с чинами штаба по приезде в Ставку. Н. Н. Янушкевич рассказал мне также, что после принятого решения и отданного распоряжения начать общую мобилизацию армии, Государь Император, под влиянием полученной от Императора Вильгельма успокаивающего свойства телеграммы, отдал распоряжение (кажется, лично Н. Н. Янушкевичу, по телефону) приостановить общую мобилизацию, заменив ее частичной мобилизацией для войны против Австро-Венгрии.

Произошло это вечером, и высшим военным начальникам, т. е. Янушкевичу и военному министру, предстояло крайне важное решение: привести в исполнение Высочайшее повеление значило испортить все дело мобилизации и тогда, в случае нового решения, все-таки возобновить ее, это оказалось бы крайне трудным и внесло бы в это сложное дело страшную путаницу; с другой стороны, можно было повременить с приведением в исполнение повеления Его Величества хотя бы до утра, до личного доклада, – но это явилось бы уже неисполнением Высочайшей воли. После совещания с министром иностранных дел [С. Д.] Сазоновым решено было ничего не приостанавливать до утра. На следующее утро Государь Император окончательно повелел производить общую мобилизацию всей армии.

Все это время настроение в столице было крайне приподнятое и высокопатриотическое. Не говоря уже о том, что творилось перед дворцом в день объявления войны, когда народ стал на колени перед появившимся на балконе Государем, но каждый день и по несколько раз в день ко дворцу собирались громадные толпы с хоругвями, царскими портретами и пением «Боже Царя Храни». Окна нашей квартиры выходили на Большую Морскую, около Арки Дворцовой площади, и все эти манифестации происходили на наших глазах.

Между тем мобилизация шла. В тот день, когда по военно-конской повинности должны были быть приведены лошади и из них выбраны обозные лошади в Штаб Верховного главнокомандующего, я поехал на плац 1-го кадетского корпуса, куда была приведена масса лошадей; каких только дивных коней там не было. Особенно поразили меня колоссальные исполины пивоваренного завода [И. А.] Дурдина.[224] Выбор был широкий и, конечно, лошади были выбраны одна другой лучше, сильнее и красивее. Потом некоторые оказались даже непригодными для слишком легкой работы в штабе – они играли так, что разносили все кругом.