Велики амбиции, да мала амуниция

– Ты раздевайся, а я тебе пока на стол соберу! Голодный, чай? – Полина чмокнула Василь Васильича в голову и, высвободившись из его объятий, исчезла на кухне.

Романенко стянул с себя сапоги, добрёл до своей комнаты и повалился на диван-самосон, на котором обычно спал. Вошедшая Полина застала его уже спящим.

– Устал-то как, – покачала она головой и укрыла его пледом, ласково погладив по плечу.

– Имямочка… – сквозь сон вымолвил Василь Васильич и улыбнулся.

***

– Сергей Никитич, почему же он не приходит?.. Неужели он забыл меня?.. Совсем-совсем забыл, словно и не бывало?

Никитенко поднял глаза на Зиночку и понял, что она вовсе не слушает его, погружённая в свои переживания. Девушка стояла к нему спиной, глядя в окно, в светлой люстриновой кофточке и тёмной юбке, комкая в руке платок. Сергей промолчал.

– Отчего же вы молчите, Сергей Никитич? Вы ведь единственный мой друг, с которым я могу поделиться своею печалью. Скажите же хоть что-нибудь! – голос Зины прозвучал почти требовательно.

– Что же сказать вам, Зинаида Прокофьевна? Я в делах этих не дока… Вы не мучайте себя только… Может, он ещё придёт, – промолвил Никитенко.

– Да, это заметно, что вы не дока… Не знаю, то ли завидовать вам, то ли огорчаться за вас… Вы совсем не знаете, что такое любовь!

– Вы несправедливы ко мне, Зинаида Прокофьевна. Поверьте, что любовь мне испытать привелось. Самую сильную, на какую только способен человек.

– Так вы были влюблены?! – оживилась Зиночка, оборачиваясь. – Расскажите, пожалуйста!

– Стоит ли? Рассказывать особенно нечего… Моя возлюбленная – девушка из хорошей семьи, красавица и умница. Ради неё я готов на всё, но что я могу ей дать? Бывший студент, больной и нищий бездомовник…

– Зачем вы так о себе? Вы не должны! – Зиночка подошла к Никитенко и взяла его за руку. – Вы добрый, умный и хороший человек. У вас сердце хорошее… У него сердце не такое, как у вас… Хотя недурное, хотя я его пуще жизни люблю… Люблю так же, как вы свою красавицу. Ах, Сергей Никитич, отчего же мы с вами такие несчастливые? Почему нас судьба в чёрную шкуру зашила?

– Кто ж её знает, Зинаида Прокофьевна! Впрочем, я верю в ваше счастье! Вы непременно счастливы будете!

– Вы тоже. У вас ум есть, знания… Вы столько полезного сделать можете!

– Как говорит один мой знакомый: делов-то пуды, а она – туды…

– Кто – она?

– Смерть…

– Господь с вами, миленький! Что это вы о смерти заговорили? Не смейте думать даже!

– Виноват, Зинаида Прокофьевна. Какая-то абулия напала на меня.

Зиночка вздохнула и сказала тихо:

– Если он не придёт, то я из дому уйду…

– Как так? Куда? – поразился Никитенко.

– А мало ли… Вот, нынче молодые образованные юноши и девушки народ просвещать взялись! По деревням ходят, грамоте крестьян учат! Разве не благородное это дело? Очень, по-моему, благородное. Это величайшая несправедливость нашего общества, что простой народ неграмотен… И что бедных столько!

– И что женщины поражены в правах? – улыбнулся Никитенко.

– Именно! – горячо воскликнула Зиночка, и верхняя пухлая губа задёргалась, как бывало всегда, когда она волновалась. – И не улыбайтесь так, пожалуйста! Ведь я же серьёзно говорю! Ведь это главные вопросы сегодня! А вы смеётесь! Как вам не совестно, Сергей Никитич? Неужели вам дела нет до судьбы крестьян? Неужели вам людей не жалко?

– Мне, Зинаида Прокофьевна, всех жалко, – ответил Сергей. – Только какой вы ещё, право, ребёнок!

– Почему же это?

– Ну, подумайте: нам ли с вами просвещать народ? Или тем юным сердцам, о которых вы говорили? Чтобы кого-то учить, нужно собственный фундамент иметь. Грамота – да, польза. Но с нею принесут самозваные учителя борения и муки гордого своего разума, больной души своей! Мало грамоту дать человеку. Его воспитать надо! А, прежде чем кого-то воспитывать, нужно себя, себя самих воспитать! А иначе плохо будет! Совсем нехорошо! Человек во внутреннем развитии своём, в повадках оставшийся невежей, но получивший в руки достижения современных наук, он ведь страшен будет! От разума возгордится, а воспитания не будет, чтобы от гордыни удержать… Добро ли выйдет из этого? Нет, Зинаида Прокофьевна, мы сами ещё слишком несовершенны, чтобы народ просвещать. Он, может, нас-то и мудрее… Об том и Гоголь писал…

– Гоголь – ретроград! – махнула рукой Зиночка. – А, вот, Некрасов, Белинский…

– Гордецы великие!

– Вы, должно быть, просто трусите!

– Чего трушу? – не понял Никитенко.

– В народ со мной идти и новое учение нести ему!

– Признаюсь, я не хотел бы идти в народ. И ещё более не хотел бы, чтобы этим делом занялись вы. Но, если будет такое ваше решение, то я пойду за вами, потому как больше мне деваться некуда.

– И на том спасибо! – улыбнулась Зиночка. – Поглядите-ка, уж и вечер совсем!

В самом деле, комната Зины уже давно погрузилась во мрак, рассеиваемый лишь мерцанием звёзд и светом луны.

– Я сейчас свет зажгу, – сказал Сергей, поднимаясь.

– Не нужно! Лучше пойдёмте к окну, и вы мне расскажите о звёздах. Вы о них очень хорошо рассказывать умеете, – Зиночка подошла к окну, не выпуская руки Никитенко.