Великие Борджиа. Гении зла

Людовик отказал ему во всем, а на просьбу выплатить обещанное приданое за Шарлоттой, своей родственницей, даже и не ответил. Вклады в генуэзских банках оказались конфискованными по судебным искам множества людей, ограбленных во время захватов Урбино, Форли, Пьомбино и так далее. Добраться до ценностей, загодя переправленных в Феррару к сестре, тоже не удалось, большая их часть оказалась в руках кардинала Ипполито д’Эсте.

Нашелся один-единственный человек, который все-таки помог Чезаре Борджиа. Это был его шурин. Король Наварры Жан III, брат Шарлотты д’Альбре, нуждался в хороших офицерах, и Чезаре остался в Наварре. В бою 12 марта 1507 года у замка Бьюмонт он и погиб. Его изувеченное тело[58], раздетое донага, нашли на поле боя, прикрыли как могли и схоронили под алтарем церкви Святой Марии в Виане[59].

Тем его земная жизнь и кончилась.

Но Макиавелли все-таки был прав – Чезаре Борджиа, политический деятель, герцог валансский и романольский, принц Андрии и Венафро, граф дийосский, правитель Пьомбино, Камерино и Урбино, гонфалоньер и генерал-капитан Святой Церкви, союзник или противник королей, прототип совершенного правителя в не написанной еще книге Макиавелли «Государь», политически умер гораздо раньше, в заключении, в Риме, в декабре 1503 года[60].

Просто его «загробная» жизнь затянулась – если считать со времени освобождения Чезаре из его заклюцения в Риме, то она длилась с 26 апреля 1504 года и до 12 марта 1507 года.

Целых два года, 10 месяцев и 12 дней, а всего дней набралось побольше тысячи.

Часть четвертая Лукреция

Семейство д’Эсте

I

Весть о смерти папы Александра VI дошли до двора герцога Эрколе д’Эсте очень быстро, буквально за пару дней. Их доставил специальный гонец, отправленный послом Феррары в Риме, да к тому же гонцу были даны инструкции поторопиться… Новости о смерти отца его невестки не повергли герцога в отчаяние. Совершенно напротив – он даже написал своему послу в ответ, что все это к лучшему:

«…для вящей славы Господней и для блага всего христианства следует надеяться, что Провидение, может быть, дарует нам доброго пастыря, осененного святостью, такого, который сможет стереть память о скандалах, происходивших в лоне Святой Церкви».

Лукреция Борджиа восприняла весть о смерти ее отца совершенно не так – для нее это было большое горе. Она была привязана к отцу и очень им гордилась. В первые годы своего пребывания в Ферраре Лукреция устраивала в своих покоях для родственников ее мужа «скромные семейные приемы», на которых на стол выставлялись неслыханной роскоши серебряные сервизы, украшенные и гербом Борджиа, и гербом с тиарой и со скрещенными ключами, символом папской власти. Отец дал Лукреции и жизнь, и земные богатства, и высокий сан принцессы, так что ее горе было вроде бы делом совершенно естественным – но ее родственники по браку, семейство д’Эсте, такого взгляда на вещи совершенно не разделяли.

Они считали ее слезы и рыдания «законным знаком скорби», но выраженным в совершенно избыточной форме. Разве мало ходило слухов о ее скандальной связи с усопшим, которая далеко выходила за рамки обычных отношений между нежным отцом и его почтительной дочерью? Привлекать к этим сплетням еще и дополнительный интерес, с точки зрения семейства д’Эсте, было совершенно излишне…

К тому же политическое значение, которое имела Лукреция для дел герцогства Феррара, со смертью ее отца резко пошло вниз. Это можно проиллюстрировать даже чисто математически и на наглядном примере: годовой бюджет маленького личного двора Лукреции, герцогини феррарской, составлял 10 тысяч дукатов в год. В то же время папа Александр тратил на военные кампании своего сына Чезаре примерно тысячу дукатов в день. И это еще скромная консервативная оценка – Макиавелли думал, что реальная цифра может быть вдвое выше[61].