Великие Борджиа. Гении зла

Король Людовик так и вовсе советовал герцогу Эрколе прогнать невестку и расторгнуть ее брак с его сыном Альфонсо – зачем ему женщина из такой сомнительной семьи, как Борджиа, да еще так и не родившая ему внука и наследника? Герцог, может быть, и последовал бы такому благоразумному совету, но он был человек консервативный и обычно старался избегать резких ходов – а развод, конечно же, был бы шагом резким. Сразу возникли бы вопросы, связанные с возвращением огромного приданого Лукреции, начались бы ненужные сплетни, затрагивающие уже и его собственную семью, – в общем, вопрос был отложен. А пока Лукреции Борджиа было дано понять, чтобы она не слишком демонстрировала свое горе, будь оно по отцу или по бывшему любовнику по кровосмесительной связи. Единственным словом утешения, которая она получила, оказалось письмо, которое написал ей Пьетро Бембо. Естественно, возникает вопрос: кто такой этот Пьетро Бембо, откуда он взялся и почему письмо от него могло послужить утешением Лукреции Борджиа, герцогини феррарской?

Все это, конечно, нуждается в комментариях.

II

Когда в 1501 году Лукреция попала в Феррару, очень скоро она начала там отчаянно скучать. Ее свекор, герцог Эрколе, был весьма компетентным государем, но если были у него чисто личные, человеческие черты, то сводились они к скупости и благочестию. Что касается скупости, то он, как известно, лично проверял все дворцовые расходные книги, и делал это «частым гребнем», как тогда говорили, вычесывая самые мелкие непорядки. А что касается благочестия, то в Ферраре был заведен обычай, по которому в один из дней в году герцог лично омывал ноги нищим и одаривал их какой-нибудь одеждой. Эту торжественную церемонию, призванную продемонстрировать христианское смирение, устраивали прямо во дворце. Конечно, все оставалось в рамках благоразумия, и «процедура омовения ног» не сопровождалась, скажем, снижением налогов – но она тем не менее существовала, а сам герцог Эрколе в свое время очень сочувственно относился к Савонароле. Муж Лукреции, Альфонсо, нищими особо не интересовался, зато все его свободное время поглощали военные науки – фортификация и литье пушек. Он, правда, любил музыку и даже сам играл на виоле, но в теперешних терминах наследника герцогского престола следовало бы именовать «технарем»

Лукреции, попавшей в Феррару в возрасте 21 года, от природы склонной к веселью и забавам и привыкшей в Риме к совсем другой обстановке, очень быстро стало тоскливо.

Единственной отдушиной для нее оказалось общество Эрколе Строцци – она с ним прямо-таки подружилась. Он был калека от рождения – коротенький, перекошенный и ходил всегда с костылем. Но Эрколе Строцци был родом из богатой семьи, писал прекрасные стихи, дамы Феррары считали его самым очаровательным мужчиной их прекрасного города, и к тому же он обнаружил способности незаурядного сводника – он познакомил Лукрецию со своим другом Пьетро Бембо.

Дело было так – у Строцци имелась прекрасная вилла в Остеллато, и туда-то он и пригласил своих дорогих друзей: поэта Ариосто, известных в Ферраре гуманистов Садолетто, Антонио Тебалди и прочих. В Остеллато устраивались состязания поэтов, всевозможные балы и маскарады, туда заглядывала и Лукреция Борджиа – ей там было весело. Так вот, в гости к Строцци приехал и знатный венецианец Пьетро Бембо. Он всем был хорош – и молод, и весел, и исключительно хорошо образован (слыл знатоком неоплатоновской философии), и слыл к тому же истинным красавцем и кавалером, полным шарма и обаяния. По крайней мере, так считали дамы, собиравшиеся в Остеллато – к их мнению довольно быстро присоединилась и Лукреция Борджиа. Пьетро ко всему прочему знал и испанские языки, кастильский и каталонский, что для Лукреции было очень важно. Ее свита состояла из «испанских дам», и с отцом и с братьями она обычно говорила на каталонском. Короче говоря, очень скоро между ней и Пьетро Бембо началась переписка, выдержанная в модных тогда тонах платонического поклонения поэта его прекрасной даме. Где-то в 1502 году платонические отношения, по-видимому, перешли в нечто более вещественное. Лукреция Борджиа, в конце концов была совершенно живой и земной женщиной.

Ее семья, как мы знаем, ханжеством не отличалась.

III

Вообще говоря, дело было очень рискованным. В придворной галантной игре в поэтическое поклонение никакой беды не усматривалось даже и при феррарском дворе – напротив, это служило к чести и дамы, и поэта. Когда однажды Лукреция дала Эрколе Строцци в награду за его прекрасные стихи розу, которую она только что поцеловала, он ответил ей блестящей импровизацией, в которой вопрошал сорванную розу, расцвели ли ее лепестки вновь потому, что их тронула сама Венера, богиня любви, или потому, что ее коснулись губы Лукреции? Согласитесь, это очень красиво, и поистине деликатно, и не скрывалось ничуть, а делалось на виду, в присутствии дюжины свидетелей.