Великие личности и эпохи через литературу

Такая увлеченность реализма научной объективностью как основным критерием истины выражала общую тенденцию времени и стала устойчивой чертой целого менталитета эпохи. Именно так было принято оценивать произведение, и эта внедренная через убедительный художественный образ установка уже не подвергалась сомнению, а стала частью общего сознания и существовала уже как самостоятельный символ веры.

Но позитивистская тенденция к идеализации научности художественного творчества неизбежно вступала в противоречие с самим понятием условности, которое включает и понятие образа, символа, метафоры, и многое другое. Иначе говоря, при таком подходе сама условно идеальная природа слова занимала некое вторичное, зависимое положение.

В XX веке при общем кризисе объективизма и научности[58], при замене концепции абсолютной истины на концепцию сознания, или менталитета определенной эпохи, реализм перестал выполнять роль некоего сверх-метода, серьезно изменился и почти полностью утратил свои классические черты.

Объясняется это прежде всего тем, что в конфликте объективности и условности художественного творчества победило все-таки второе, то есть условность, с помощью которой художник уже мог создавать характер не только в рамках плоскостного социального среза, но и давать его мифологический, внеисторический аспект, например, дали знать о себе психоаналитические тенденции в творчестве писателей XX века, где речь уже пошла об импульсах, унаследованных еще из доисторической эпохи (концепции времени в романе Т. Манна «Иосиф и его братья», история как вариант игры творческого сознания в романе Г. Гессе (Хессе) «Игра в бисер», или «магический реализм» латиноамериканской литературы и культурологические парадоксы X. Борхеса).

А раз так, то логично было бы рассмотреть реализм XIX века с позиции тех изменений, которые в полной мере дали знать о себе уже в литературе последующего века. Иными словами, сейчас нам следует попытаться определить природу условности в таком эпохальном произведении Л. Н. Толстого, как «Война и мир», и сравнить ее с условностью в эпопее Дж. Р. Р. Толкина «Властелин колец». Скорее всего, только здесь можно будет обнаружить общие точки соприкосновения и увидеть, что при всем внешнем различии у этих авторов есть очень много общего.

Первое, на что сразу же хочется обратить внимание, это то, что оба произведения могут быть определены как эпопеи. На наш взгляд, всякая эпопея по своей природе обладает таким потенциалом мифологической условности, что вряд ли может быть объяснена узконаучным и позитивистски бесстрастным подходом, а следовательно, классифицирована как только объективное или абсолютно реалистическое произведение.

Второе: и Толстой, и Толкин по своему мировоззрению принадлежат к религиозным художникам христианского толка, следовательно, несмотря на внешнее различие их эстетических принципов, близкие религиозно-идеалистические установки неизбежно должны были сказаться в мифологическо-условной эпичности их произведений.

Начнем с анализа пространственно-временной категории, которая непосредственно связана с особенностями эпического мышления. Это мышление было унаследовано нами еще с архаических времен и отличалось особой связью с космосом, а не с поступательным ходом истории. Вот как пишет об этом М. Элиаде: «Главное отличие человека архаического и традиционного общества от человека современного… заключается в том, что первый ощущает себя неразрывно связанным с космосом, с космическими ритмами, тогда как сущность второго заключается в его связи с историей»[59]. Причем космические ритмы всегда цикличны и воспроизводятся в основном через миф: «Мифы сохраняют и передают парадигмы-образцы, в подражании им осуществляется вся совокупность действий, за которые человек берет на себя ответственность. Силой этих служащих примерами образцов, очевидцами которых были люди мифологического времени, периодически воссоздаются космос и общество»[60].

Естественно, что у Гомера или у создателя «Песни о нибелунгах» эпическое мышление будет другим, чем у Толкина или Толстого, но все дело заключается в том, что ни один эпос нельзя создать без абсолютной веры в то, что твоя модель мира является единственно верной, всеохватывающей и универсальной. Следовательно, при всей своей вариативности эпическое мышление всегда будет охарактеризовано некой целостностью и цикличностью, то есть неизбежно история в подобном произведении будет преодолена космическим мироощущением.