Великие личности и эпохи через литературу

Так, Е. Б. Тагер считает, что «диалектика души» у позднего Толстого отступает на второй план перед новой задачей – обнаружением костяка явления, оголением сути человеческого характера, того или иного социального института и т. п.[48] С. Г. Бочаров утверждал, что «диалектика души» – это не только вид психологического анализа, но и определенный тип психологии[49]. Причем исследователь не переносит этот тип психологии на героев позднего периода творчества Л. Толстого. В таком понимании явно проглядывает давнее представление о будто бы двух Толстых: «раннего» и «зрелого» периода – создатель «диалектики души» и «поздний» после идейно-нравственного перелома, который как художник во многом продолжал оставаться загадочным.

С таким положением трудно согласиться. Ведь «диалектика души» – это одно из завоеваний мировой литературы, и если Л. Толстой к концу своей жизни отказывается от нее, следовательно, он сознательно отходит от своих художественных достижений, точнее говоря, он перестает быть Толстым, писателем, известным всему миру как раз благодаря данному художественному открытию.

Наиболее полно вопрос о «диалектике души» в поздний период творчества был разработан в трудах Л. Д. Опульской и В. А. Ковалева. Они принимают положение о существовании этого вида психологического анализа на протяжении всего творчества Л. Толстого и в повести «Хаджи-Мурат» в частности, но подходят они к этому вопросу с той позиции, что «диалектика души» не является какой-то универсальной, всеобъемлющей для писателя.

Так, Ковалев говорит об усилении драматизации, об особой роли портрета, художественной детали при раскрытии внутреннего мира героя. Все формы психологического анализа в поздний период творчества, по мнению исследователя, сводятся к следующему: внутренние монологи героев, двуплановые диалоги, авторские комментарии к действиям героев и т. д. Причем Ковалевым подчеркивается, что все эти формы раскрытия внутреннего мира героев у Л. Толстого тесно связаны с аналитической характеристикой: хотя и по-разному, но они освещают процесс человеческих переживаний[50].

На сходных позициях стоит и Опульская. По ее мнению, воспроизведение всего хода переживаний сменяется в это время показом основных моментов, этапов психологического процесса. Выделяются следующие формы психологического анализа: внутренние монологи, диалоги, воспоминания, сны, внесловесные формы выражения чувств и т. д. Сама «диалектика души», по мнению Опульской, в поздний период творчества приобретает все более морализаторский характер[51].

Итак, исследователи психологизма «позднего» Толстого утверждают, что помимо внутреннего монолога в этот период особую роль начинают играть всякого рода «побочные» средства психологического анализа. В связи с этим, естественно, возникает вопрос: появление новых средств в изображении внутренней жизни героев – это шаг вперед или отступление, подъем на новую художественную высоту и дальнейшее развитие «диалектики души» или стареющий художник оказался не в силах совладать с собственным психологизмом?

Л. Н. Кузина утверждает, что в поздний период творчества новое достижение Л. Толстого – это открытие принципа заразительности[52].

В 1898 году Л. Толстой закончил критическую статью «Что такое искусство?», в которой выразил свое понимание искусства, раскрыл ряд теоретических положений, которые являются не только критериями оценки произведений, но и художественными принципами: «Хаджи-Мурат» – одно из воплощений этих принципов. Вот основной из них. «Признак, выделяющий настоящее искусство от поддельного, есть один несомненный – заразительность искусства» (30, 148)[53]. Что же такое «заразительность»? «Главная особенность этого чувства в том, что воспринимающий до такой степени сливается с художником, что ему кажется, что воспринимаемый им предмет сделан не кем-либо другим, а им самим, и что все то, что выражено этим предметом, есть то самое, что так давно уже ему хотелось выразить» (30, 148). Заразительность для Л. Толстого – это средство единения людей перед лицом настоящего искусства, а «степень заразительности есть и единственное мерило достоинства искусства» (30, 149). Произведение искусства при богатстве содержания должно обладать простотой формы, чтобы быть понятным всем, а не горстке избранных. «Сложная техника… обезображивает произведение искусства» (30, 181). «Яркость, простота и краткость» – вот его необходимые условия.

Но, выдвинув принцип «заразительности» как один из основных художественных принципов в раскрытии внутреннего мира героев у «позднего» Толстого, Л. Н. Кузина не дает ответа на очень существенные вопросы: как конкретно осуществляется этот принцип в творчестве писателя; связан ли этот принцип только с внутренним монологом или распространяется на всю структуру художественного произведения в целом.