Великие личности и эпохи через литературу

Эпичность всему повествованию придает уже тот факт отчаянного, безнадежного и высокотрагичного сопротивления, которое оказывает Хаджи-Мурат надвигающейся и на его мир бездушной цивилизации нового типа. Это сопротивление, эта отчаянная борьба носит в повести характер легенды. Отсюда и соблюдение эпической дистанции, и специальная удаленность времени повествования в эпоху юности самого автора, и кольцевая композиция с заставкой и эпилогом в виде притчи, повествующей в символической форме о вспаханном поле (вспомним, что латинское слово cultura как раз и означало возделывание земли) и изуродованном кусте «татарина», который умер, не сдавшись и не позволив уложить себя в благоухающий пряный букет вместе с другими полевыми цветами.

Но не только в этом можно уловить общие философско-культурологические тенденции Запада в последней повести Л. Толстого. «Диалектика души» великого писателя, на наш взгляд, теснейшим образом связана с общим обращением к подсознательному и бессознательному в культуре и искусстве XX века, а те конкретные художественные формы, которые приняла «диалектика души» в поздний период творчества писателя, достаточно ясно и отчетливо обнаруживаются у У. Фолкнера, Э. Хемингуэя и Д. Стейнбека, о которых и пойдет речь в данной главе.

Специально будут проанализированы в основном кавказские повести великого писателя. Затянувшаяся война с горцами в середине XIX века вскрыла не только кровоточащие противоречия самой России, но и явилась прообразом конфликта культур как основного принципа современной культурфилософии. Столкновение двух непримиримых ментальностей: мусульманства и православия, Корана и Библии определило ту духовную напряженность, которая характеризует внутренний мир почти всех толстовских героев, где подсознание и сознание переплетены так, что размытыми кажутся все границы осязаемого бытия. Но именно о диалоге культур и писал в свое время М. М. Бахтин как об основном принципе понимания произведения прошлого[20]. И в этом смысле кавказские повести Л. Толстого лучше всего позволяют говорить о тенденциях уже современной западной культурфилософии, так как они рассказывают не столько о конкретной войне народов, сколько о войне различных мифологем, предрассудков, исторически сложившихся типов поведения и всего того, что и входит в понятие ментальности. Внутренний же мир современного человека, вбирая в себя все наследие предшествующих эпох, наследие некой политкультуры, являет собой, по мнению К. Юнга, своеобразный неразрешимый конфликт взаимоисключающих начал, воплощенных в тех или иных архетипах[21].

Л. Н. Толстой, как психолог, с помощью своего метода анализа внутреннего мира именно в человеческой душе искал причину всех современных бед, и именно поэтому культурологический аспект его творчества тесно связан с проблемой психологизма и с вопросом о «диалектике души», особенно в той ее форме, каковую она принимает в поздний период творчества писателя.

Однако заметим, что изучение позднего творчества Л. Толстого являет собой крайне сложную область толстоведения. Отечественной наукой давно уже опровергнуто мнение об «исчерпанности» последних творений великого мастера[22]. Мы располагаем рядом работ, посвященных как общим закономерностям творчества последнего периода жизни великого писателя[23], так и отдельным его произведениям[24]. Но это исследование вряд ли можно считать завершенным. Несмотря на ряд достижений в изучении творческого метода «позднего» Л. Толстого, есть еще «белые пятна», ждущие своих исследователей. Одно из них – повесть «Хаджи-Мурат» (1896–1904), которой восхищался М. Горький[25] и которую современная наука справедливо считает одним из шедевров творчества Л. Толстого.

Однако путь к подобному пониманию этого произведения был долгим и сложным. Нельзя забывать, что современники Л. Толстого не заметили новаторства повести «Хаджи-Мурат». Так, по мнению одного из исследователей, «непримиримый горец написан, может быть, не очень рельефно, и не столько чувствуешь непосредственно его исключительность, сколько узнаешь о ней по его автобиографии и по рассказам других действующих лиц»[26].

Характеризуя особенности психологизма позднего творчества Толстого, Д. Овсянико-Куликовский говорил о голой иллюстрации религиозно-моральных идей писателя, его «евангельской религии любви и строгих аскетических требований»[27].