Великие пары. Истории любви-нелюбви в литературе

– Да знаешь, как тебе сказать? Иногда бывает трудновато…”

Горький, срисовавший с него своего Самгина – думаю, трудно сомневаться в герое и адресате этой мстительной карикатуры, – никак не мог закончить роман, потому что чувствовал в любом финале внутреннюю ложь. Он, кажется, так и не научился понимать, что сноб очень часто живет безнравственно, но умирает как святой, потому что ему не все равно, что о нем подумают. Ходасевич много за свою жизнь совершил сомнительных и даже, пожалуй, ужасных поступков (не могу сказать “непростительных” – таких за ним все-таки не водилось; он, например, никогда не радовался чужому горю). Но умирал он героически, вообще последние невыносимые годы прожил с небывалым достоинством. Была в нем эта абсолютная подлинность, которая больше таланта, которая и обеспечивает талант, как золото обеспечивает надежную валюту, и за это его всегда любили красавицы. Может, его имел в виду Бунин в своем позднем рассказе “Красавица”?

“Он был худой, высокий, чахоточного сложения, носил очки цвета йода, говорил несколько сипло и, если хотел сказать что-нибудь погромче, срывался в фистулу. А она была невелика, отлично и крепко сложена, всегда хорошо одета, очень внимательна и хозяйственна по дому, взгляд имела зоркий. Он казался столь же неинтересен во всех отношениях, как множество губернских чиновников, но и первым браком был женат на красавице – и все только руками разводили: за что и почему шли за него такие?”

Нет, вряд ли. Бунин к нему лучше относился, хотя младших почти поголовно ненавидел, а старших уважал, но несколько брезгливо. Исключение составляли среди старших – Чехов и Толстой, а среди младших – Ходасевич и Берберова.

Ходасевич был женат четыре раза, и три жены были – каждая по-своему – красивы, а Оля Марголина, последняя жена, пережившая его совсем ненамного, арестованная немцами после падения Парижа, была уже не столько женой, сколько сиделкой, да и она была по-своему… нет, невозможно говорить “миловидна”, слово из другого ряда. Тогда уже всё это было неважно. Жизнь его после ухода Берберовой была доживанием. И, страшно сказать, ее жизнь без него – тоже, хотя она переехала в Америку, в 1989 году приезжала в Россию, прожила девяносто два года, пережила его на пятьдесят четыре года.

И все-таки никто их друг от друга не оторвет, и уж не знаю, как обстоит дело там – очень может быть, что он там с Марголиной, тоже святой, – но они с Берберовой, как и в Париже после расставания, иногда видятся и обедают. Это, по-моему, очень в их духе: видятся и обедают, а потом расходятся. И ему там всегда тридцать четыре, а ей девятнадцать – как в 1920 году, когда все началось.

2

Первой женой Ходасевича была Марина Рындина, о которой мы знаем немного – то есть знаем, что была красавица, взбалмошная и экстравагантная, как тогда полагалось; его ровесница. Полковник, воронежский дворянин Эраст Рындин ее удочерил, а была ли она его падчерицей или просто взята из приюта им – неизвестно; неизвестно даже матери. Анна Чулкова, вторая жена Ходасевича, про Рындину тоже написала скупо: “О душевных ее качествах Владя мне мало говорил”. Но кое-что интересное есть:

“В восемнадцать лет Владя женился на Марине Рындиной из очень богатой семьи. Марина была блондинка, высокого роста, красивая и большая причудница. Одной из ее причуд была манера одеваться только в платья белого или черного цвета. Она обожала животных и была хорошей наездницей. Владя рассказывал, что однажды, когда они ехали на рождественские каникулы в имение Марины, расположенное близ станции Бологое, она взяла с собой в купе следующих животных: собаку, кошку, обезьяну, ужа и попугая. Уж вообще был ручной, и Марина часто надевала его на шею вместо ожерелья. Однажды она взяла его в театр и, сидя в ложе, не заметила, как он переполз в соседнюю ложу и, конечно, наделал переполох, тем более что его приняли за змею. Владе из-за этого пришлось пережить неприятный момент.

Еще он рассказывал о таком случае: они летом жили в имении Марины. Она любила рано вставать и в одной рубашке (но с жемчужным ожерельем на шее) садилась на лошадь и носилась по полям и лесам. И вот однажды, когда Владя сидел с книгой в комнате, выходящей на открытую террасу, раздался чудовищный топот и в комнату Марина ввела свою любимую лошадь. Владислав был потрясен видом лошади в комнате, а бедная лошадь пострадала, зашибив бабки, всходя на несколько ступеней лестницы террасы”.

Ну, не Калигула, конечно, который ввел лошадь в Сенат, но в спальню тоже ничего. Брак длился с 1904 по 1907 год. Расстались они с Ходасевичем весьма спокойно: она ушла к Сергею Маковскому, “папе Мако”, будущему издателю “Аполлона”. Ходасевич написал после ее ухода диптих “Кольцо”, слабый, как вся его первая книга. Обо всем этом браке известно только, что Мариэтта Шагинян собиралась вызвать Ходасевича на дуэль за тиранство относительно Марины, и тоже со слов Ходасевича: