Великие рыбы

На тобольской кафедре Арсений пробыл недолго, всего два месяца. Но показал себя владыкой твердым и не склонным гнуть голову перед «светскими командирами». Вступился за священника Михаила Степанова, арестованного без согласия на то духовных властей и содержавшегося в цепях в губернской канцелярии. Злосчастный священник был схвачен по обвинению местных язычников – не дозволял им совершать их обряды; обвинялся в том, что вымогал у них беличьи шкурки. Арсений со всей силой обрушился на местные власти. Сами они, писал он, «не белками, но целыми мехами отбирают, а бедное священство гонят, и турбуют, и изневожают, яко злодеев».

Другой раз заступился он за новокрещеных сибирских татар, которых угнетал местный воевода. Арсений требовал вмешательства Синода, иначе местные сибирские народы, писал он, будут «устрашены светскими злоковарными властителями и не будут иметь охоты ко святому крещению…»

Все эти стычки со светской властью уже предвещали те грозы, которые разразятся через двадцать лет, после вступления на престол другого важного лица разыгрываемой драмы – государыни императрицы Екатерины Второй.

Но прежде следует сказать хотя бы несколько слов о персоне, стоявшей одесную государыни.

Вольтер был всего на три года старше русского митрополита. В детстве он тоже получил обширное религиозное воспитание, однако всю свою последующую жизнь посвятит борьбе с христианством.

«Несомненно, – писал он Фридриху Второму, – это самая нелепая, самая кровавая религия из всех, когда-либо существовавших».

Его надежда на прусского короля не оправдалась. Да, Фридрих был масоном и называл христианство «тщательно продуманной сказкой». Но вольнодумство свое держал, так сказать, для домашнего употребления. «Надеюсь, что у Вас не будет больше неприятностей ни с Ветхим, ни с Новым Заветом…» – осадил он Вольтера, когда тот слишком увлекся ролью «придворного атеиста».

Новыми надеждами для Вольтера повеяло в 1762 году, когда в далекой, но все более могущественной России воцарилась немецкая принцесса София Августа Фредерика, прославившаяся (не в последнюю очередь благодаря его усилиям) под именем Екатерины Второй.

«Именно он, вернее его труды, сформировали мой разум и мои убеждения», – писала Екатерина годы спустя. И добавляла с легким кокетством: «…Будучи моложе, я желала ему нравиться».

На пути к престолу она желала нравиться всем, и это ей удавалось.

«Ей необходимо было заручиться поддержкой народа, – писал Филипп Вигель, – и она употребила все свое очарование, чтобы привлечь его к себе. Екатерина выучила русский язык и стала говорить только на нем; она выказывала самое святое уважение к православию и его служителям; она лобызала руки епископов, беря от них благословение…»

Кому же она хотела нравиться больше и искреннее – насколько вообще была способна на искренность? Епископам, чье благословение она прилюдно брала, или же Вольтеру, которым тайно зачитывалась в своих покоях?

Она сама ответит на этот вопрос. «В молодости я предавалась богомольству и была окружена богомольцами и ханжами; несколько лет тому назад нужно было быть или тем или другим, чтобы быть в известной степени на виду».

Она и позже сохранит весь внешний декор своего «богомольства». Будет выстаивать службы, правда, редко до конца, а чаще, пристроившись где-нибудь на хорах, беседовать в это время с кем-нибудь из придворных или раскладывать пасьянс.

«Закон христианский (хотя довольно набожной быть притворяется) ни за что почитает», – писал князь Щербатов, знавший нравы государыни.

Притворство, театральность – все это станет знаменем ее правления. При Екатерине расцветет театр; на дворцовых «шпектаклях» государыня присутствовала до конца; покровительствовала актерам и сама пробовала себя в драматургии.

Именно театр должен был, по сокровенной мысли императрицы (и не ее одной), со временем заменить церковь. Театр будет умягчать нравы и сеять просвещение, а заодно учить повиноваться высшей и разумной власти…

Вот и сейчас государыня стоит на сцене, милостиво улыбаясь публике и ласково поглядывая на Вольтера. Ее роскошный имперский наряд обильно освещен снизу плошками. Кажется, вот-вот прольется чарующая музыка, и ее императорское величество… нет, конечно, не запоет (государыня была напрочь лишена музыкальных дарований), но зачитает какой-нибудь новый указ, направленный ко всеобщему просвещению и благоденствию.

Но вместо музыки звучит тяжелая и зябкая тишина, и взоры публики, по крайней мере некоторой ее части, обращаются на стоящего чуть в тени митрополита Арсения.

Ко времени восшествия Екатерины на престол Арсений окончательно приобрел славу архиерея неподкупного и неудобного.

Назначенный в 1742 году митрополитом Ростовским и членом Синода, он отказался присягать императрице Елизавете.