Спорынья содержит лизергиновую кислоту. На ее основе синтезируется такой наркотик, как ЛСД. При употреблении в пищу спорынья вызывает галлюцинации и приводит человека в состояние, близкое к паранойе. Действительно, в дни Великого страха многие крестьяне вели себя как параноики. Однако большинство историков не согласны с Матосян.
В любом случае, каковы бы ни были причины Великого страха, он, говоря современным сленгом, переформатировал всю провинциальную Францию. Эти несколько недель жаркого лета 1789 года смели многие пережитки феодальной эпохи. Власти на законодательном уровне прислушались к крестьянам и приняли ряд декретов, демонтировавших прежнюю систему хозяйствования.
Но обо всем по порядку.
Интрига, или Разбойники
Год 1789-й и так выдался неспокойным. С самой весны французские провинции бурлили. Странное волнение охватило крестьян. Словно эпидемия поразила их вдруг. Деревня за деревней, область за областью — всюду эти покорные прежде люди взбунтовались. Никто не хотел платить ни подати своим господам, ни налоги в казну. Море ненависти затопило всю Францию. Лишь отдельные островки — города — еще сохраняли верность королю. Там поддерживался прежний покой. Но новости, долетавшие из сельских местечек, сеяли страх и там. Великий страх.
Все ждали плохих времен. Ждали, что дворяне приведут войска, разорят и сожгут деревни. Ждали и припрятывали оружие. Всякая новость пугала. Где-то видели солдат, где-то — разбойников, где-то — поджигателей. Все хотели напасть на бедного Жака-пахаря.
Летом 1789 года по всей Франции словно была объявлена тревога. Люди приготовились к сражениям, еще не зная с кем. К концу июля крестьяне не расставались с дубинками, вилами, косами, серпами, охотничьими ружьями.
Долетали слухи о грабежах, разорениях, поджогах, убийствах. Оживали воспоминания о нехорошем, ужасном, истории давно минувших времен. Поговаривали, что соседние короли (англичане, к примеру, или пьемонтцы) только и думают, что о «Войне за французское наследство». (В скобках заметим, что эти ожидания скоро сбудутся: против революционной Франции в 1792–1799 годах будут воевать более десятка стран.)
И все же разбойников боялись больше всего. Казалось, они подбирались к деревням со всех сторон. Их ряды множились еще и потому, что в разбойники записывали всех, кто казался крестьянам странным: нищих, бродяг, воров, контрабандистов, любых праздно шатающихся чужаков. Подобные люди испокон веку бродили по французским деревням в поисках хлеба и работы, а если не находили ни того ни другого, то приворовывали, а случалось, и нападали на добрых людей, могли убить кого-то из местных и безнаказанно скрыться.
Страна нищала. С каждым годом «гостей» становилось все больше. Но в деревнях косо смотрели на этих отверженных.
История Великого страха как раз и начинается со страха перед чужаками, охватившего всю сельскую Францию тем летом. Сами по себе сельские общины, как и в феодальную эпоху, все еще оставались замкнутыми мирками — своего рода островами, затерянными среди враждебного им, хаотического мира, от которого неизменно исходила опасность. Угрозами для крестьян были любые незнакомые люди, появившиеся в их «блаженной обители», где чужих никогда не жаловали. Чужой человек всегда нарушал равновесие, давно сложившееся в деревне. Ему не было места там, а он все добивался чего-то, раз возникал у околицы. Ох, лучше бы ему там не показываться!
Французский историк Жорж Лефевр в монографии «„Великий страх“ 1789 года» (1932) писал:
К середине лета, когда урожай стал созревать, крестьяне по всей Франции уже обреченно ждали этих каналий. Скоро они опустошат все поля, угонят домашний скот, перережут всех, кого встретят на своем грешном пути. Число бандитов множилось в этих рассказах. Счет шел на тысячи. Велик был страх перед тьмой, простиравшейся за околицей!
Нападения разбойников исстари случались во французских деревнях. Они буквально отпечатались в коллективном бессознательном народа. Теперь все жили в ожидании, когда зазвонит колокол. Его тревожные удары возвещали приход врагов.