Великие тайны русского престола

В этом рассказе нет ничего необычного, если бы не две вещи. От Белогорского монастыря от Перми более 120 километров, и пройти такой длинный путь истекающему кровью человеку вряд ли под силу.

Но если это даже так, то каким образом монахи могли узнать в этом человеке великого князя? Вряд ли кто-нибудь из них встречался с ним.

Впрочем, при очень большом желании можно объяснить и эти два противоречия. И если раненный Мересьев смог ползти почти две недели, то почему великому князю, даже раненному, не пройти сто километров? К тому же никто не знал характер его ранений.

Что же касается того, каким образом иноки узнали великого князя, то и здесь можно найти объяснение. Не исключено, некоторые из них видели Михаила в Перми, где он поначалу передвигался совершенно свободно.

Чудом оставшемуся в живых Михаилу Романову дали документы одного из расстрелянных монахов Серафима Поздеева.

«Постились на хлебе и воде, — рассказывал Серафим о своей жизни в обители. — Трудно было. Восставал вначале по привычке царской, еще от Петра I идущей, на монашество. Белогорские старцы покорили меня почти тотчас же. Вот где увидел царское достоинство нищеты и впервые припал к источнику Евангелия. Увидел в монахах небожителей будущего. С тоской думал: „Если бы при дворе жил хотя бы один старец! Брат мой старший Николай, царь последний, хотел стать старцем при дворе. Григория-старца призвал на помощь династии, и что из этого вышло?“

Старец мой Николай оставался для меня идеалом подвижника и средоточием афонской благодати Пресвятой Владычицы. Истинным сокровищем был этот великий подвижник.

Я боготворил его и подражая образу его молитвы, мысли и созерцания. Я не хотел уходить от старца, но он, зная волю Божию, говорил мне: „Другой предстоит тебе путь, не монастырский. Монастырское монашество пришло к концу. Больше монашеского даст венец тебе Господь“.

И сложил я царский венец, чтобы стяжать старческий, видя в немсовершенную радость и призвание. Деланию монашескому предалсяя я, как раньше военному, — со всей страстью своей. Клобук носил, не снимая и ночью, чтобы не обнаружили сходство внешнее с отцом моим, Александром III.

Неудавшееся убийство навело всеобщий страх на красных. Объявили всероссийский обо мне розыск. Разослали тайные предписания по всем российским городам, как опознать меня — о моей внешности, манерах, окружающих и т. п. Ни один из злодеев не мог догадаться, что я подамся в духовные.

После трехмесячного пребывания в белогорском старческом блаженстве отцы послали меня к патриарху Тихону передать письмо от них. Патриарх считал старца Николая своим духовником и по его прямому благословению посвятил меня в епископы как преемника.

Отец мой, Александр III, и мать, императрица Мария Федоровна, знали и предсказывали, что я буду последним русским царем согласно им известным пророческим источникам. Но как буду царствовать, не говорили (не знали).

Истинным помазанником был не я, а брат мой Николай II. И расстрельное шоковое состояние, пережитое после расстрела под Мотовилихой, и общий шок коммунистического режима, глухие выстрелы и расстрелы в бараках близ набережной Камы способствовали быстрому вхождению в инобытие — как бы исчерпалось в упор расстрелянное прошлое. И Господь позволил мне питаться от иных источников. Поменялось имя мое, поменялось царство и с ним — помазание…»

Первыми сходство между Серафимом Соловецким и Михаилом Романовым обнаружили последователи почитаемого старца. Они нашли не только физиономические сходства между ними, но и много общих деталей в биографиях старца и князя Михаила.

— Мы, — рассказывал последователь отца Серафима отец Иоанн, — догадывались, что отец Серафим был не тем монахом Михаилом Поздеевым, за которого себя выдавал. Настоящий Поздеев был неграмотный. А старец Серафим был высокообразованным, знал несколько языков. Но мы не хотели предавать его тайну огласке, пока не найдутся живые свидетели.

Вскоре после смерти патриарха отец Серафим попал в ГУЛАГ.

— Мы, — рассказал отец Иоанн, последователь отца Серафима, — с братьями побывали и изучили Соловецкие острова, подняли документы, разыскали свидетелей. Он попал в Соловецкий лагерь особого назначения. Там он организовал из зэков-священников братство.

Второй срок — 25 лет — старцу Серафиму дали за почитание царя. При обыске у него нашли книгу «Царская семья».

Личность Серафима вызывала страх и трепет у окружающих. Политические перед ним заискивали, верующие поклонялись, а бандиты боялись подходить к Серафимову бараку.

«Отцы, — вспоминал Серафим, — служили в дырявых ватниках, в промерзлых портках. На стеклянном море в сизых дымах слезами текла роса небесная, открывались небеса.

В теле Христа возносился. Ни антиминсов у них, ни псалтырей. Рваная тряпочка да старая кепка вместо покровца. А вместо храмовой евхаристической чаши в руках владыки общепитовский грязный стакан с отколупнутым стеклянным краешком.

Кому-то из незадачливых братьев зэков ударили металлической рукавицей палача, да так, что отколупался краешек стеклянного стакана.