Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси

Увы, прошли те благие времена, когда глава Церкви мог тратить любые суммы на украшение своего города, своих дворцов. Италия изнемогала под тяжестью испанских налогов. Трон папы колебался под натиском волн народных возмущений, и новые произведения искусства мало волновали Иннокентия XII. В неудачное время прибыл Бартоломео Карло Растрелли в Рим.

Год, прожитый в этом городе, не прошел для молодого скульптора бесследно. Именно здесь он воочию увидел и профессионально осознал лучшие творения своего кумира — Бернини. Здесь, в Риме, окунулся в мир активно обращенного к зрителю искусства барокко. Постигнув законы его патетической взволнованности, динамизма и даже театрализации композиционных решений, он уже никогда больше не мог забыть их, изменить им.

Свою любовь Бартоломео Растрелли постарается в будущем передать сыну.

В Риме не только определилось творческое кредо скульптора, здесь начался тот путь, который в конце концов привел его в Россию, в новый город на Неве.

Темпераментный, живой Бартоломео Карло не мог не общаться, даже должен был встречаться и беседовать с многочисленными фламандскими и французскими художниками, спешившими посетить древний Рим — эту Мекку искусства. Результатом встреч явилась твердая убежденность — ехать в Париж, к пышному двору Людовика XIV, где наверняка можно получить долгожданные заказы и проявить свой талант. Римский опыт, правда, подсказывал, что ехать без каких-либо рекомендательных писем, надеясь только на свою счастливую звезду, бессмысленно. И Растрелли нашел себе покровителя — старого французского дипломата, близкого друга покойного кардинала Мазарини, аббата Атто Мелани.

Не исключено, что именно в Риме произошло еще одно немаловажное событие в жизни Бартоломео Растрелли — знакомство с юной итальянской дворянкой. Торжественная церемония обручения состоялась в любимой Флоренции в присутствии всего немалочисленного семейства Растрелли. А через несколько недель карета увезла синьору и синьора Растрелли на север, во Францию. Больше скульптор никогда не увидит Италию и родной город на берегах Арно.

Нам неизвестно, как принял Париж молодую флорентийскую чету. Остается невыясненным, какое впечатление произвел на Растрелли город. Для нас, впрочем, важно одно и, пожалуй, главное известие, что в 1700 году у синьоры и синьора Растрелли родился мальчик, названный в честь деда Франческо Бартоломео.

Именно этому мальчику, появившемуся на свет в последний год старого века, суждено было стать одним из величайших зодчих России XVIII столетия.

В каких условиях жил и воспитывался юный Франческо Бартоломео? Что споспешествовало зарождению его будущих привязанностей и вкусов?

За шестнадцать лет пребывания во Франции его отец создал лишь одно произведение — пышное надгробие бывшему королевскому министру Симону Арно, маркизу де Помпонну. Кроме этого было немало проектов, рисунков, набросков и даже, возможно, моделей, но все они так и не нашли своего воплощения в бронзе и мраморе. Увы, слепая приверженность манере и приемам великого Бернини в глазах французов, всегда инстинктивно тяготевших к классицизму, выглядела жалкими потугами провинциала, незнакомого с утонченными вкусами королевского двора.

Совсем не случайно через десять лет после создания надгробия де Помпонну прозвучали суровые слова критика: «Эта работа Бартоломео Растрелли, итальянца, который в этом случае отдал дань современным и историческим вкусам своей страны… в ней не чувствуется ни правды, ни хорошего вкуса, а общее впечатление не оставляет сознания удачной выдумки…» Но разве могут иронические усмешки придворных смутить самоуверенного и честолюбивого провинциального дворянина, решившего во что бы то ни стало достичь своей цели? Растрелли напряженно работает в своем ателье, ожидая будущих заказчиков. Он ищет выгодных покровителей, без которых так трудно жить в Париже. Наконец вдова маркиза де Помпонна знакомит его с папским нунцием, епископом Филиппом Антонио Гуалтерио. Епископ — итальянец и собиратель медалей. Он может и должен помочь скульптору-соотечественнику. Через епископа Растрелли приобретает безотказный, по его мнению, ключ к признанию и успеху — титул графа Папского государства и орден Иоанна Латеранского.

Честолюбие скульптора удовлетворено. Его распирает от гордости: флорентийская родня может завидовать и восхищаться им. А понесенные расходы, значительно уменьшившие приданое жены, он скоро возместит благодаря заказам, которые теперь обязательно появятся. Но придворный кодекс суров: первоначальное мнение о небогатом провинциале не способен изменить даже купленный титул.

О заботах и треволнениях родителей сын, скорее всего, и не ведал. Он жил в своем увлекательном мире. По-настоящему — даже в двух мирах. Один — прогулки по улицам, площадям, паркам Парижа, мимо красивых и величественных дворцов, которые так интересно разглядывать. Другой — дома, среди висящих на стенах гравюр, среди рисунков и набросков отца, рядом с призывно чистыми листами бумаги, свинцовыми карандашами и чернилами, так ужасно пачкающими руки.