Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси

Позже, уже обосновавшись в России, художник подаст в первых числах июля 1716 года царю Петру эту бумагу: «Дорожные протори от Парижа до Санктпитербурха за него и за сына ево и за ученика ево» — с просьбой выплатить за каждый расходованный ливр по полтора гривенника. Не тут-то было. Рачительный Петр, разбрызгивая чернила, начертает на полях: «…а что в Берлине жил лишних 5 недель для своих прихотей и за это ему платить не надлежит.

Платить как… договаривался по гривне за ливр, а не по полтора…»

Слишком сурово проявил Петр свой характер. Ведь именно в Берлине Растрелли нагнали ящики с подарками — книгами, инструментами и различными «курьезитетами». Из-за ящиков приключилась еще одна задержка. На сей раз в Кенигсберге, где, выполняя наказ Ивана Лефорта, поджидал в первой половине февраля 1716 года приезда Петра.

Беседа Растрелли с царем состоялась 16 февраля и длилась час.

Петр был первым европейским монархом, удостоившим флорентийского скульптора аудиенции. Впоследствии Растрелли любил при каждом удобном случае припоминать об этой милости.

Высказав флорентийцу свои соображения о желаемом загородном дворце в Стрельне, Петр в тот же день направил депеши Александру Меншикову и Якову Брюсу, предлагая сразу же по приезде загрузить Растрелли и его спутников работой: «…чтобы они времени даром не тратили и даром не жили». А зная характер своих приближенных, царь одновременно потребовал неуклонного соблюдения всех пунктов договора, дабы приехавший маэстро «ни в чем не удовольствован не был, для привады других».

Окрыленный царским благоволением, Растрелли спешит в Петербург. И хотя вьюжная февральская дорога вовсе не способствует радужным мечтаниям, перед мысленным взором флорентийца уже встают сооруженные им пышные дворцы и величественные монументы, а в ушах звучит хор похвал, расточаемых придворными русского царя.

II

Первые же дни пребывания на берегах Невы несколько остудили пылкое воображение Растрелли, опустили его с небес на неприветливую землю. Маленький флигель бывшего дома Кирилла Нарышкина на Второй Береговой улице, куда поначалу его поселили, ничем не напоминал парижские апартаменты. Недоставало привычных удобств, необходимых мелочей. И вообще, окружающий мир предстал холодным, неуютным, неустроенным.

Еще не раскрыты поместительные баулы, еще царит в доме дух необжитости, а золоченая карета, запряженная шестеркой лошадей, уже уносит Бартоломео Карло. Вместе с генерал-губернатором Петербурга светлейшим князем Александром Меншиковым торопится он на мызу Стрельна, где предстоит возвести загородный дворец царя Петра. Именно здесь надлежит приглашенной знаменитости проявить весь свой талант, свое умение.

Через толмача и с помощью жестов итальянец пояснил светлейшему, сколь великолепный дворец следует возвести, какой парк с каналами, водяными каскадами и водометным фонтаном разобьет он вокруг палаццо.

Чуть кривя тонкие губы в улыбке, князь время от времени согласно кивал головой, а в мыслях уже прикидывал, сколько понадобится работных людей, камня, леса и, самое главное, какой профит сумеет он извлечь для себя из всех затей этого темпераментного маэстро.

С каждым кивком князя все радостнее становилось течение мыслей художника. Кажется, все свидетельствовало, что замысел пришелся светлейшему по душе. Но рассказ — только начало. Сегодня же велит он сыну приступить к созданию небольшой деревянной модели будущего ансамбля. Модель всегда убедительнее. А мальчик исполнит ее хорошо. Что и говорить, Бог и отец наделили его богатым воображением, развитым чувством пластики и пространства. Способен Франческо Бартоломео, очень способен. Еще немного, и станет лучшим, надежным помощником отца…

Десятилетия спустя, подводя итог прожитым годам, Растрелли-сын напишет: «По моем прибытии [в Петербург] я составил генеральный план всего расположения мызы Стрельна, а также приступил к изготовлению модели большого сада с видом на море».

Рассмотрев генеральный план и прочитав пояснительную записку, одобрил проект царь Петр, после чего две сотни землекопов приступили к рытью каналов и планировке аллей будущего парка. А Растрелли-отец уже вынашивал планы грандиозного строительства в Петергофе и новой, еще не виданной планировки Васильевского острова.

Он уже почти наяву видел, как его теперешнее жилье — тесный флигель — превращается в роскошный дворец, как вместе со званием «обер-архитектор» — нет, «гоф-архитектор» — он обретает мундир с пышным золотым шитьем. И никто, даже сам светлейший Александр Меншиков, не мог предположить, что слепой случай очень скоро разрушит этот великолепный воздушный замок.

Привыкший, по словам В. О. Ключевского, больше «обращаться с вещами, с рабочими орудиями, чем с людьми», Петр I и «с людьми обращался, как с рабочими орудиями», отбирая тех, которые в данный момент были ему интереснее и сподручнее. Вспомним, что, путешествуя по Европе, император прослышал о славном парижском архитекторе Жане Батисте Леблоне и захотел сманить у французского двора, как сам говорил, эту «прямую диковину».