Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси

Впрочем, какие-либо сведения о годах детства и отрочества будущего архитектора нам не известны. Мы можем лишь высказывать различные предположения и догадки. Вероятнее всего, что Растрелли-отец, мечтавший, как и большинство родителей, увидеть в сыне продолжателя своего дела, тратил немало времени на обучение Франческо Бартоломео рисунку, лепке, основам архитектурной композиции, медальерного искусства, строительного дела, гидравлике, то есть всему тому, что сам изучал во Флоренции.

Зная по свидетельствам современников о южном темпераменте и вспыльчивом характере Растрелли-старшего, можно предположить, что занятия эти не всегда проходили спокойно.

Размеренное течение жизни Франческо Бартоломео нарушает известие о смерти Людовика XIV и восшествии на престол пятилетнего Людовика XV. Вместе с тысячами парижан Франческо спешит увидеть все траурные церемонии и коронационные торжества. Он так увлечен, что даже не замечает озабоченности отца. А у скульптора действительно немало поводов для волнений.

Умонастроения художников Франции осенью 1715 года прекрасно понял царь Петр I. Из Петербурга в Париж к русскому резиденту Конону Зотову летит депеша: «…понеже король французский умер, а наследник зело молод, то, чаю, многие мастеровые люди будут искать фортуны в иных государствах, для чего наведывайся о таких и пиши, дабы потребных не пропускать…»

Конечно, Растрелли-отец не знал об этом письме. Даже не мог предположить, что несколько секретных строк далекого северного властелина резко изменят его судьбу. Но капризная фортуна в облике российского посла уже обратила на флорентийца свое благосклонное внимание.

19 октября 1715 года был подписан договор между «господином Иваном Лефортом, советником в Париже службы Его Царского Величества Петра Первого», и «господином Растрелли Флоренским, кавалером Святого Иоанна Латеранского». Документ сей утверждает, что «помянутый господин Растрелли обязуется ехать в Санкт-Петербург с сыном своим и учеником своим и работать там в службе Его Царского Величества три года…».

Это первое известное нам письменное упоминание о Растрелли-младшем, хотя он даже не назван по имени. Он еще молод. Ему пятнадцать лет, и всем невдомек, что именно этот подросток станет играть важную роль в искусстве столь далекой от Парижа таинственной России.

Для Растрелли-отца подписанный договор — последняя надежда найти свое место в жизни и добиться успеха. Можно только представить, сколько часов и дней тяжелых раздумий пережил он, прежде чем твердой рукой начертал свою подпись под шестнадцатью пунктами соглашения. За этой подписью горечь понимания, что искусство его устарело для королевского Парижа, что прожитые годы не принесли долгожданной славы и вряд ли здесь, во Франции, он сможет надеяться на лучшее.

Вместе с тем сквозь текст статей договора проглядывает врожденное честолюбие и самоуверенность гордого флорентийца, снизошедшего до соглашения с партнером, уступающим в культуре и образованности. Растрелли бойко перечисляет свои многочисленные дарования, обещая даже создавать искусственные мраморы разных цветов и машины «для театров в опере и комедиях».

Создается впечатление, что, не добившись славы Бернини в Париже, Растрелли-отец мечтает о роли Леонардо да Винчи в Петербурге. Три года спустя, готовя модель памятника Петру I, он, подражая Леонардо, не случайно назовет фигуру коня для монумента «Великим конем».

…В своем двурогом парике, презрительно оттопырив полную нижнюю губу, Растрелли-старший с чувством нового достоинства прощается с парижскими знакомыми. Улыбаясь только уголками рта, он с удовольствием поясняет, как счастливы русские, заполучив именно его, Растрелли; как охотно согласились они уплатить ему жалованье с мая, хотя договор подписан в октябре; какую великую сумму отпустят на его переезд. Он готов ехать хоть завтра, но, увы, приходится ждать; русские эмиссары готовят подарки Петру, которые ему, Растрелли, поручено самолично передать. Эмиссары спешить не желали, а скульптор сгорал от нетерпения. Не дождавшись ящиков с книгами и инструментами для российского царя он двинулся в путь.

От Парижа до Страсбурга, от Страсбурга до Франкфурта-на-Майне, потом на Берлин. Катится коляска по французским и немецким землям. Проплывают за окном города и селения. Останавливаясь на ночлег, Растрелли исправно заносит в специально заведенную книжицу:

«За провоз от Франкфурта до Берлина заплачено 594 ливра.

На кушанья издержано от Франкфурта до Берлина 496 ливров 11 копеек».

Торопится Растрелли. Спешит в Петербург. И все же пришлось задержаться в Берлине на месяц. Запасались теплой одеждой для тяжкого зимнего пути.

«В Берлине издержано было пять недель ради жестокого мороза, что невозможно было ехать — 818 ливров 14 копеек». Аккуратно ведется счет всем расходам.