Великий Гэтсби. Главные романы эпохи джаза

То, что ее выговор отличался от привычного, было преимуществом. Он не мог определить общественное положение уроженки Юга по ее выговору; в Нью-Йорке девушка из низшего сословия говорила бы с невыносимой пронзительностью, если не считать розовых очков опьянения.

Темнота подкрадывалась ближе. Они мало разговаривали: Энтони задавал небрежные вопросы на общие темы, две его спутницы отвечали с провинциальной скупостью на фразы и эмоции. Они снова свернули за угол, потом еще раз. В середине квартала они остановились под фонарем.

– Я живу рядом, – объяснила другая девушка.

– А я живу в нескольких кварталах отсюда, – сказала девушка в лиловом.

– Могу я проводить вас домой?

– До угла, если хотите.

Другая девушка отступила на несколько шагов. Энтони снял фуражку.

– Вам полагается отдать честь, – со смехом сказала девушка в лиловом. – Все солдаты отдают честь.

– Я научусь, – рассудительно ответил он.

– Ну, ладно… – Вторая девушка помедлила и добавила: – Заходи ко мне завтра, Дот.

Она вышла из желтого круга под фонарем. Потом Энтони и девушка в лиловом прошли в молчании три квартала до маленького шаткого домика, который был ее домом. Она помедлила у деревянной калитки.

– Ну что же… спасибо.

– Вам нужно идти так скоро?

– Я должна.

– Мы не могли бы еще немного погулять?

Она бесстрастно посмотрела на него.

– Я даже не знаю вас.

Энтони рассмеялся.

– Еще не поздно.

– Пожалуй, я лучше пойду.

– Я подумал, что мы могли бы спуститься обратно и посмотреть кино.

– Мне бы хотелось.

– Тогда я провожу вас домой. У меня как раз достаточно времени. Я должен быть в лагере к одиннадцати вечера.

Было так темно, что теперь он едва мог увидеть ее. Складки ее платья почти незаметно колыхались от ветра, и эти ясные, беззаботные глаза…

– Тогда почему бы нам не сходить… Дот? Разве вам не нравится кино? Лучше пойдемте.

Она покачала головой.

– Мне не следует.

Когда он понял, что она тянет время, чтобы произвести впечатление на него, это ему понравилось. Он подошел ближе и взял ее за руку.

– Если мы вернемся к десяти, то пойдете? Только в кино?

– Ну… пожалуй…

Рука об руку они вернулись в центр города и прошли по мглистой, сумрачной улице, где негритенок-газетчик оповещал об экстренном выпуске в размеренной каденции, принятой у местных уличных торговцев и почти такой же мелодичной, как песня.

Дот

Роман Энтони и Дороти Рэйкрофт был неизбежным результатом его возрастающей небрежности по отношению к самому себе. Он не поддался ее желанию обладать желаемым и не пал на колени перед более жизнеутверждающей и захватывающей личностью, чем его собственная, как это произошло с Глорией четыре года назад. Он попросту влился в новую форму из-за своей неспособности выносить окончательные суждения. Он не мог сказать «нет!» ни мужчине, ни женщине; заимодавец и искусительница в равной мере находили его мягкотелым и податливым. Он вообще редко принимал решения, а когда это происходило, то они были наполовину истеричными затеями, принятыми в панике перед каким-либо ошеломленным и непоправимым пробуждением.

Особой слабостью, которой он поддался на этот раз, была потребность во внешнем возбуждении и стимуляции. Он почувствовал, что впервые за четыре года может выразить и интерпретировать себя по-новому. Девушка обещала покой; часы, каждый вечер проведенные в ее обществе, смягчали нездоровые и неизменно тщетные потуги его воображения. Он стал настоящим трусом, рабом сотен беспорядочно расползающихся мыслей, высвобожденных крушением его искренней преданности Глории, которая была главной тюремщицей его неполноценности.

В тот первый вечер, когда они стояли у калитки, он поцеловал Дороти и пообещал встретиться с ней в следующую субботу. Потом он отправился в лагерь и при свете, вопреки уставу горевшем в его палатке, написал длинное письмо Глории – блистательное письмо, полное сентиментальной сумрачности, памятного аромата цветов, истинной и захватывающей нежности, – все это он снова на мгновение узнал в поцелуе, отданном и взятом в густом и теплом сумраке под луной всего лишь час назад.

Когда наступил субботний вечер, он обнаружил Дот, ждавшую у входа в кинотеатр «Бижу». Как и в предыдущую среду, она была одета в лиловое платье из тонкой кисеи, которое с тех пор явно постирали и накрахмалили, потому что оно выглядело свежим и разглаженным. Дневной свет подтвердил его первое, неверное и фрагментарное впечатление о том, что она очаровательна. Она была опрятной; черты ее лица были мелкими и несимметричными, но красноречивыми и хорошо согласующимися друг с другом. Она была смуглым и непрочным маленьким цветком, однако ему показалось, что он уловил в ней некую душевную сдержанность и силу, черпаемую из ее пассивного приятия любых вещей. В этом он заблуждался.