Великий Гэтсби. Главные романы эпохи джаза

– Ш-шш! – шепнула она. – Нам нужно вести себя очень тихо. Мама сидит и читает «Модные истории».

Словно в подтверждение сказанного, он услышал тихий шелест переворачиваемой страницы. Через открытые прорези штор пробивались горизонтальные полосы света, тонкими параллельными рядами падавшие на юбку Дороти. Улица была безлюдной, если не считать группы людей на крыльце дома напротив, которые время от времени заводили тихую добродушную песню.

А когда ты просне-е-шься,
У тебя бу-удут
Все красивые лошадки…[236]

Потом, как будто она дожидалась их прихода за соседней крышей, луна неожиданно выглянула из-за плюща и окрасила лицо девушки в цвет белых роз.

Энтони испытал вспышку воспоминаний, настолько яркую, что перед закрытыми глазами образовалась картина, отчетливая, как кинокадр на экране: талая весенняя ночь, выплывшая из полузабытой зимы пять лет назад, и другое лицо, – свежее, сияющее и похожее на цветок, повернутое к свету и такое же неизменное, как звезды…

Да, la belle sans merci[237], жившая в его сердце, представленная ему мимолетным сиянием темных глаз в «Риц-Карлтоне», в сумрачном взгляде из кареты, проезжающей по Булонскому лесу! Но те ночи были лишь частью песни, отзвуком былой славы, – а здесь снова были слабые дуновения ветра, иллюзии, вечное настоящее с обещанием любви.

– Ох, – прошептала она. – Ты любишь меня? Ты меня любишь?

Заклятье было разбито: дрейфующие фрагменты звезд стали всего лишь ночью, пение на улице превратилось в монотонное гудение, в жалобное стрекотание цикад в траве. Почти со вздохом он поцеловал ее дрожащие губы, пока ее руки обвивались вокруг его плеч.

Воитель

По мере того как неделя за неделей усыхали и уносились прочь, масштаб поездок Энтони расширялся до тех пор, пока он не дорос до понимания лагеря и его окрестностей. Впервые в жизни он находился в постоянном личном контакте с официантами, которым он оставлял чаевые, с шоферами, которые уважительно прикасались к своим шляпам, с плотниками, водопроводчиками, цирюльниками и фермерами, которые раньше отличались лишь раболепием в своем профессиональном коленопреклонении. За первые два месяца в лагере он не выдерживал и десяти минут связного разговора с одним человеком.

В учетно-послужной карточке его текущее положение значилось как «студент»; во время первоначального анкетирования он неосмотрительно назвал себя «писателем», но когда товарищи по роте спрашивали о его занятии, он обычно называл себя банковским служащим. Если бы он честно признался, что не занимается никакой работой, его бы заподозрили в принадлежности к категории бездельников.

Его взводный сержант Поп Донелли был неряшливым «старым служакой», исхудавшим от выпивки. В прошлом он проводил бессчетные недели на гауптвахте, но недавно, благодаря нехватке инструкторов строевой подготовки, был поднят на свою нынешнюю недосягаемую вершину. Его лицо было изрыто воронками и имело безошибочное сходство с аэрофотографиями «поля битвы при Чем-то». Раз в неделю он напивался водкой в городе, тихо возвращался в лагерь, падал на койку и на побудке присоединялся к роте, похожий на белую посмертную маску.

Он лелеял поразительную иллюзию, что ловко обманул правительство; он прослужил восемнадцать лет за крохотное жалованье и вскоре должен был выйти в отставку (тут он обычно подмигивал) с внушительной пенсией в пятьдесят пять долларов в месяц.

Он рассматривал это как блестящую шутку, которую он сыграл над теми десятками людей, которые травили и унижали его с тех пор, когда он был девятнадцатилетним деревенским пареньком из Джорджии.

В настоящий момент было только два лейтенанта: Хопкинс и Кретчинг, пользовавшийся успехом среди новобранцев. Кретчинга считали нормальным парнем и прекрасным лидером, но год спустя, когда он куда-то исчез, прихватив с собой тысячу сто долларов из средств, предназначенных для общего питания, его оказалось чрезвычайно трудно найти, как это случается со многими руководителями.

И наконец, был капитан Даннинг, бог этого недолговечного, но самостоятельного микрокосма. Он был офицером армейского резерва, нервным, энергичным и очень увлеченным. Это последнее качество часто обретало зримую форму в виде пены, выступавшей в уголках его рта. Как и большинство должностных лиц, он воспринимал свои обязанности в самом прямом смысле и возлагал надежды на то, что вверенное ему подразделение выглядит так первоклассно, как того заслуживает первоклассная война. Несмотря на беспокойство и тяжкие раздумья, это было лучшее время в его жизни.