Великий князь

– Он меня нянькал, на коленях катал, песенки пел, – вспомнилось из самого-самого малышества.

Мстислав, княжа в Новгороде, почасту приходил к деду и отцу без празднеств, без застолья, побеседовать рядком, посемейничать, повозиться с ними – малышнёй.

– Я его, как дедушку, любила.

– Ну и ладно! Ладно, говорю. Маленькая девочка в большую деву да красавицу, да жену вырастает, а маленькая любовичка в большую любовь. На то и Воля Божья, на небеси и браки сочетаются. Было бы семечко крохотное в любви – древом возрастёт…

– У меня возросло, – алея лицом, прошептала Любава.

– Ой ли! – сокрушилась Пелагея. – Не говори так, не говори. – И с надеждою: – Мабуть, приняла князя, не Мстислава ли приняла?…

– Нет, – покачала головой. – Нет, матушка, нет, милая. Опоздал Мстислав князь, нет места ему в сердце моём. Нет ему любови моей.

– Ох ты, Господи! Помилуй нас! Ужель любишь кого?

– Да, – прошептала и спрятала лицо в ладонях.

– Господи, успела что ли?

– Не успела, матушка, не успела. И он не успел. Брат Ивор сказывал, всего на денёк опоздали. Сватать меня ехали… – заторопилась высказать всё, отняла руки, бледная лицом. – Люблю его. На всю жизнь!

Даже Пелагея – мудрая Матерь Сва, растерялась – так истова, так правдива была речь девочки, так остро ножево вспомнилось ей своё прошлое, своя первая и единственная на всю жизнь, но так и не высказанная, не осуществлённая любовь…

– Кто же он? – спросила просто.

– Игорь Ольгович, – просто ответила.

Пелагея вздохнула. Ещё одно испытание уготовила ей судьба в непростой жизни в гнезде Мономашьем. Одно дело – вырастить, выхолить из крохотного семечка доверия в девичьем сердце любовь, и совсем другое – выполоть любовь созревшую и выросшую.

Глава третья

1.

О смерти дяди Давыда Игорь узнал во сне. Приснилось: входит он в церковь Святых Бориса и Глеба в Чернигове и говорит странное слово митрополиту:

– Владыко, солнце ещё высоко стоит в небе. Воля Господня – нынче похоронить князя.

И дядя, возлежащий на покойничьем кане, покрытом белой пополомой, уже отпетый по всем православным канонам, чудодейственно откликается, и непроизнесённое это слово звучит в сердце Игоревом:

– Спаси Бог тя, Игорю. А вот и готова ладья моя.

И длится сон. Видит Игорь себя при погребении, как помогает нести гроб, как опускает вместе с другими в могилу, как падает с длани горсть чёрной сыпучей черниговской земли и громко ударяется о крышку гроба, как высоко кричат плакальщицы и рыдают княгиня, княжны, боярыни и боярышни.

Всё в яви. Но странное смущает душу. Никто из ближних, ни братья Всеволод со Святославом, ни братья Изяслав c Владимиром, ни дядя Ярослав, ни даже любезный друг Данила Венец не замечают Игоря. Глядят впряка и не видят. Однако нет-нет да прошелестит меж ними шепоток: «А где же Игорь? Куда опять девался?»

– Да вот я, вот! – откликается.

Но голоса его не слышат. Никто не видит его и за поминальным столом, хотя и сидит он оплечь с ними.

И тогда просыпается Игорь со странной мыслью:

– А и впрямь, недвижимо стояло солнышко, пока не погребли князя Давыда!

Странный, ох какой странный сон!

А спустя небольшой срок в Талежское селище пришёл первый за весь тот год слух из Руси. И был он о том, что умер чудесной смертью князь Давыд Святославич.

Жаркое лето сменилось сухой осенью. Рождество Богородицы встретили в летних нарядах, а талежская малышня во весь тот день плескалась, купалась и плавала в обмелевших бочагах¹⁷⁶ речки Самородины.

Тут, в Вятичах, какой-никакой урожай собрали, не на шибко заедливую зиму, но хлебушка до новин хватит. И огородину какую ни то собрали, грибов запасли, ягоды лесной, рыбы речной. А вот ходоки, что принесли слух о кончине дяди Давыда, рассказывали – по всей Руси, а особливо по киевским, переяславским и черниговским весям хлеб посох на корню. Великая жарюка лишила и рыбного промысла, отощал, а кое-где пал скот, высохли многие колодцы, и до черепов донных обмелели реки, немало погорело сёл, грядёт, по всему видать, лихое время на Русскую землю.

Как понял Игорь, люди эти были рязанскими и муромскими доброхотами, ходившими в Чернигов, дабы помочь сесть там на княжение дяде Ярославу, а теперь, довольные щедрой княжьей дачей, возвращались восвояси.

Непонятно только, зачем потребовалось им свернуть с окского речного пути и забраться сюда, в лесные дебри, совершив нелёгкий и немалый путь.

Допрежь того талежские селяне рассказывали Игорю, что горит око у муромских, а особливо у рязанских, бояр отъять себе талежскую и лопасненскую вотчину. Но и Лопасня, и Талеж по княжьему великому уговору были оставлены за Ольговичами, как нерушимая их собственность.

Больший из пришедших – воевода Прокоп, появившись в селище, вел себя как хозяин, но узнав, что на вотчине, тут, в Талеже, сидит Игорь, дал отступного хода и ломал перед князем шапку.