Великий князь Николай Николаевич

Однако оно не встретило сочувствия великого князя Николая Николаевича. Последний находил, что состоявшееся в Париже совещание являлось некомпетентным для решения стратегических вопросов. При дальности расстояний и трудности сообщений войска союзников, отправленные на Балканский полуостров, могли бы там в случае всегда возможной военной неудачи оказаться в весьма тяжелом положении и только уронить авторитет держав Согласия, что было бы для них особенно опасно именно на Балканском полуострове. Лишь в целях некоторого нравственного содействия сербам и из-за нежелания нарушить согласие среди союзников русский Верховный главнокомандующий изъявил согласие на отправку в состав сербский армии одного казачьего полка, который вследствие дальнейших настояний союзников великий князь согласился еще усилить бригадой пехоты.

«По поводу ответа нашего Верховного главнокомандующего, – сообщал А.П. Извольский телеграммой от 11 февраля С.Д. Сазонову, – что он может уделить для операции лишь один казачий полк, в Лондоне было высказано предположение, что посылке более крупного отряда препятствует, видимо, недостаток в предметах вооружения, что может быть восполнено Англией и Францией… Китченер убежден, – заключал русский посол в Париже, – что появление русских войск на Балканах тотчас увлечет болгар и окажет влияние на Румынию».

«Делькассе, – телеграфировал из Парижа дополнительно А.П. Извольский 15 февраля, – очень доволен полученным из Петрограда известием, что Верховный главнокомандующий сможет послать на Балканы пехотную бригаду и один казачий полк. В Лондоне ему удалось убедить Китченера послать дивизию сверх четырех, обещанных Франции. Отсюда также пошлют дивизию с горной артиллерией. Таким образом, Делькассе считает, что вопрос о посылке войск на Балканы решен окончательно».

Однако затянувшаяся операция у Дарданелл и отсутствие достаточного количества войск не только для посылки на сербский фронт, но и для сухопутного десанта на Галлиполийском полуострове отодвинули эту новую отправку войск на Балканы на задний план, и на сей раз она не состоялась вовсе.

Явные стремления англичан захватывать новые районы действий, по-видимому, проистекали из существовавшего у них убеждения, что главный англо-французский фронт (во Франции) уже насыщен вооруженными силами в достаточной степени и что поэтому дальнейшая подача английских войск на материк бесцельна. С этим мнением я встретился в личной беседе с английскими офицерами, прибывшими в Ставку в начале 1915 г. в свите генерала Педжета. Офицеры эти интересовались моей оценкой различных операционных направлений в пределах Балканского полуострова, и я указывал им, что в случае активного привлечения на сторону держав Согласия Италии приобретали бы особое значение действия англичан со стороны далматинского побережья, в промежутке между итальянской и сербской армиями, в целях, во-первых, согласования наступления обеих названных армий и, во-вторых, направления общих усилий против Австро-Венгерской монархии, уже сильно поколебленной русскими победами над ней.

В конце мая неожиданно вновь оживила балканские переговоры новая позиция болгарского посланника в Париже Станчева.

«В это время, – говорил Станчев в беседе с А.П. Извольским, – когда до сих пор мне никогда не разрешалось говорить с французами о возможности выступления на их стороне Болгарии, ныне я получил предписание ознакомить Делькассе, неофициальным, правда, образом, с условиями, на которых Болгария готова тотчас присоединиться к союзникам. Условия эти: Македония, включая спорную полосу; Кавалла, Драма и Серее; возвращение Добруджи и линия Энос – Мидия».

Что могло послужить такой резкой перемене в политике болгарского правительства Радославова? Дошел ли до последнего слух о предполагавшейся посылке на Балканы союзных войск? Произвело ли соответственное впечатление сведение о предстоявшем присоединении Италии к державам Согласия или действовало соображение о вероятной уступчивости этих держав ввиду неблагоприятно складывавшейся обстановки русских на Галичском фронте и англо-французов в Галлиполи? О тех или иных причинах можно было строить только догадки. Возможно, впрочем, еще одно предположение о недостаточной искренности заявления болгарского посланника в Париже, имевшего только целью пустить пробный шар для выяснения максимума возможных обещаний со стороны держав Согласия. По мнению бывшего русского посланника в Софии Савинского, упоминание о спорной зоне было во всяком случае лишь средством запроса.