Великий князь всея Святой земли

– Отчего ж ты устала, дочь моя? Али я тебе любовь твою запретила? Или за гордыню твою, что ты Храмы свои, себе как бабе замужней поставила, укорила? Или Эроса за хохмы ваши, али тебя, за то, что ты в Иерусалиме вытворила, по голой заднице отшлепала? – Артемида предстала перед ней во всей своей грозной красе, – Ты устала? Отчего же? Ответствуй! Разве сестры твои, жрицы мои тебе помощь везде не оказывали? Во всем, даже в том, что я им делать не велела. Любимица моя! Дева Ариев! Все вокруг тебя в пляс. Она устала! Да ты на себя посмотри. Кровь с молоком. Мужики – в повале! Князь – без ума. Народ – визжит. Короли, графы, герцоги, князья и все, все следы твои готовы целовать. Она устала! Молчи, не прерывай! Обижусь! Накажу! Что у тебя не так? У тебя все так. В любви – Богиня. В миру – Богиня. В Храме – Богиня!!! А ей не так. Она устала! Встань, я гляну на тебя усталую!

– Извини мать, – Малка склонилась перед Артемидой.

– Чего скуржопилась! Распрямись! Глянуть хочу! Хороша!!! Чего надо тебе еще?

– Извини мать. Сорвалась. Чую смерть.

– Не твоя смерть и неча тебе чуять. Иди к Макоши и Велесу, сегодня ты их дочь. Не гневи меня. А впрочем, я и не гневаюсь. Иди, обниму, поцелую. Знаю, тебе на земле, то не нам, в Ирии. Горемычная ты моя. Иди ко мне. Вот тебе мой поцелуй и многия лета. Сил тебе немереных. Новые испытания у тебя впереди. Люблю тебя! Иди, – Артемида оттолкнула ее и скрылась в сером облаке.

Прибыли посланцы от сотни городов от князей: Поднепровских, Черниговских, Полоцких, Смоленских, да от многих других. Челом били, мол, оборони князь от разбойства киевского от хищников лютых. Андрей созвал Собор во Владимире. Тот Собор постановил.

– Приговорить, что надо спасти Русь от пленения и разорения, для чего своих хищников укротить. Самого князя просить, признавая его истинно Великим, в поход идти. Ежели сам не пойдет челом ему бить, чтобы во главе ополчения поставил своего сына Мстислава, геройствовавшего в волости Аскаланской.

– Что и требовалось получить, – Устало сказала Малка и опустилась на ступени храма Артемида, стоявшего за церковью на Нерли, – Прости Мать и пойми.

– Поняла и простила, – Разнеслось над кронами дубов и берез, – Иди дальше дочь моя.

Малка разделась и с высокого обрыва бросилась в темный омут прямо под обрывом. Угрюмы напряглись, хотя знали, кто же в этом крае, какой водяной ее утащит. Нет такого. Она долго плескалась в холодной воде, потом вышла на берег. Все. И эта ступенька пройдена. Пора на Киев.

Гонцы летели ко всем братствам. Князей не брали. Какая выучка у старых княжеских дружин. На печи лежать, калачи трескать. Так, побродить по окрестным селам. Девок понасиловать, мужиков в полон забрать. Родича поневолить, да помучить. Все равно старший на столе придет, и все на круги своя вернется. Можно конечно покрасоваться, что ты тоже не лыком шит, и по старой вере и старым записям самому Велесу брат. Но раскрывалось это быстро. Волхвы знали, что с чем едят. И каждый получал по чину.

Потому у Киева защитников было мало. И надеялся он в основном не на дружину или жидовское ополчение в поджилках слабое, а на то, что по старым добрым делам Киев-Мать Русских городов без воли народа киевского трогать никто не будет. Хотя откуда он мать или отец городов Русских кроме киевлян не знал никто, а по-простому и знать не хотел. Считали его так, городком на окраине, у края земель исконно арийских – Украинских, и по нахальству своему права себе насвистевшим. Но по большому счету надо было и ему хребет ломать, хотя, опять же, по большому счету за его спиной сидели бояре и покруче и посильнее, чем с первого раза казалось. Да от Жидовских ворот тоже не мирные ветры дули.

Братья, особливо братья храмовники, жидов не сильно почитали, знали доподлинно, кто есть кто. Серьезных людей из Приоров Сиона и Братств Змеи и Дракона считали за себя ровню, а остальных – рабов казны, держали немного в отдалении. Хотя были все братья. Но при всем при том, кто носил жупан белый. Кто черный. А кто из домотканой ткани, разница все же была. А уж к мытарям и торговцам, что под рукой братской процветали, это относилось непосредственно, больно часто всякая торговая братия любила ссылаться на близость к закованным в броню витязям.

Андрей и это дело сильно не любил, и хотел над всей Бернаровой золотой паутиной сплести свою стальную, контроль над всеми финансами имеющую. Киев был первым пробным камнем. Братья идею поддержали и согласие высказали. Теперь, смотри Ойкумена. Могем – не могем. Как получиться.

Но все. Вперед. И дружины двинулись.

Договоренность была жесткая. Каждый орден, что на ближних землях сидит по дружине выделяет. Никаких пунктов сбора не будет, как раньше привыкли. Соберутся, неделю друг перед другом гоголем ходят, чашами стучат, у кого какие брони, да кони бахвалятся. Девки в обозе визжат, жиды и мародеры походные мошну набивают.

– Нет, – Решил Андрей, – Сбора не будет. Обоза не будет. Кажный из своих краев, своим путем к Киеву пусть подходит. В един день, в един час, с ходу будем город брать, что б эти крысы разбежаться не успели.