Великий князь всея Святой земли

– А то привыкли, пока стан под стенами стоит. Они своих родичей среди сурожан да обозников разыщут, посулы да подарки воеводам принесут. Князям – злато, серебро, меха да каменья самоцветные. Кому меду пьяного, кому девку смазливую. Глядь, город ворота на мире отворяет – все довольны. Через неделю они опять гоголем ходят, никто им не указ. Вольный город – гордый Киев. Кончать надо этот базар, – Жестко закончил Микулица.

– Сходу пусть на стену идут, – Продолжал князь, – Тут и крепость дружины киевской посмотрим, и выучку наших воев. Да что говорить. Пиши. Тебе Борис Жидиславович, – Он хохотнул, – Извини, но приклеилась к тебе масть, не оторвешь. Значит, тебе взять дружины Залесские и скакать навстречу сыну моему Мстиславу, что из Аскалона с храмовниками идет. Перехватишь его лодьи у Переяславля на Днепре и пойдешь с ним по-над берегом. Остальным подручникам так делать: Брату моему Глебу – встретить в Переяславле Бориса и помочь им припасами, Заморский обоз забрать и у себя схоронить. Самому поднять дружины свои и идти дубравами на Киев с юга. Ромке, племяшу из Смоленска, сыну Ростислава Набожного, с братьями иоаннитами и брату его Рюрику с овручскими витязями идти с севера, до Вышгорода, где встретит их третий брат Давид, давно там монастыри свои орденские поставивший. Но запиши, вместе им не гуртоваться, а рассыпаться вдоль стен тихо и, до знака, сидеть, как мыши в овине. Новгород-северские дружины с Олегом и Игорем во главе пусть с востока идут. Братья мои и бояре, выучку в Святой Земле прошедшие, со своими воями, орденскую службу служащими, при каждом князе воеводами ставятся. Вся власть и догляд за князьями им в руки. Братцу моему молодшему – Всеволоду, в честь посвящения его в отроки и опоясывания мечом, дарю на праздник этот право вести дружину цареградскую из личной гвардии Базилевса Мануила. Родственничек ему угодил, Амальфовских воинов – монахов дал, пусть командует, перед матерью Еленой покрасуется.

– Тебе, – Он повернулся к Микулице, – Под начало нашу дружину старую и храмовников. Когда город на меч возьмут и на улицы выскочат, ты всем грабить и насильничать не мешай. Пора и Киеву эту долю испытать. Дома и лавки жидовские пусть громят. Три дня им на гульбу, пусть у киевских девок будет знатный праздник. Ты ж наших воев ставь: у церквей, монастырей и реликвариев. У казны княжеской и теремов родовитых. А более береги святыни старые и дома Божьи. Отдельную дружину у Черного игумена в Лавре Печерской поставишь. Я киевлян знаю. Они сами пограбить мастера, а потом на ворогов свалить грехи свои тяжкие. Так что береги Николу Святошу и Лавру его. Больно много за последние годы Святых убиенных в златокупольном Киеве. Нам еще одного не надобно. Понял все?

– Все понял князь, – Микулица усердно скрипел пером.

– Киев пусть берут на копье и щит с ходу к мартовским идам, – Малка в воинские приказы не встревала, дождалась, когда князь закончит, – В честь Артемиды. Все иконы чудотворные и драгоценные, мощи святые, книги и ризы, и все, что им от Господа, все забрать, и в Великий град Владимир привезти.

– Правильно девонька, – Добавил Гуляй, – И колокола все с колоколен посшибать, что не снимается, то о земь в мелкие клочки. А народу киевскому объявить, то наказанием за грехи их тяжкие, за предание веры истинной, за обряды тайные жидовские и сурожанские, и за ересь митрополита их Константина. А по сему, не быть им более стольным городом. Пусть они друг друга рвут и гадают, кто из них более грехов наворотил? Они за всегда виноватых найдут и башки им поотбивают.

Все, как загадывали, так и случилось. Впервые за три века с одиннадцати сторон подошли подручники и за три дня с ходу взяли стены неприступные и разбили войско непобедимое киевское. Майданские хитрецы даже понять не успели, в какую сторону им дары подкупные нести и кого умасливать. Грабили Киев с удовольствием и пониманием. Стенания и скорбь неутешная летали над Майданом и Подолом. Все, что непосильным торговым трудом нажито, ушло в распыл. Микулица вывез все святые дары под охраной суровой дружины Андреевой под пегим Босеаном. Видя который победители поднимали мечи и встречали его криком:

– Бог – есть любовь! Босеан!

На киевский стол Андрей посадил брата Глеба, объявив отныне Киев городком вассальным и провинцией, а Глеба князем удельным под своей рукой и на всей своей воле.

Киевляне аж подавились. Все, спекся Великий Киев. Стал окраиной. У края великой Империи. С того дня не стало Поднепровской Руси. А стала Русь у края. Украинская Русь.

Победоносно гремели колокола владимирские, встречая дружины возвращавшиеся. На теремном дворе, на высоком крыльце, целовал и обнимал Андрей победителей. Затем поднял руку и в наступившей тишине сказал: