Великий Краббен

Полный тоски, подчеркнутой икающей «Селгой», жарой, пустыми берегами, я уходил к подошве вулкана Атсонупури, в заброшенный, черный, как иероглиф, поселок. В одичавших садах рос крыжовник, его ягоды походили на выродившиеся арбузы. За садами душно, томительно пах можжевельник, синели ели Глена, пузырились кусты аралий. Оттуда, с перешейка, я видел панораму залива и далекий, почти прозрачный горб горы Голубки. Но гора Голубка напоминала не птицу. Гора Голубка напоминала тушу дохлого динозавра. С ее мрачных массивных склонов, как пряди старческих седых волос, ниспадали многометровые водопады, а внизу, под ними, крутились мутные окисленные ручьи.

Я понимал: этот мир — мой.

Он, этот мир, был прост, строг, расчислен. В нем, в этом мире, все было точно предопределено.

Но, как вскоре выяснилось, я ошибся.

Белая корова Агафона Мальцева оказалась лишь первым звонком, ибо в тот же вечер ввалился под наш душный навес не в меру суетный Сказкин; ввалился, ткнув рукой в столб, подпирающий крышу навеса, а другой — в деревянные ящики с образцами; ввалился, потеряв кепку, потеряв душевное равновесие; ввалился, упал на скамью и шумно выдохнул:

— Привет, организмы! Рыба!

Залив Львиная Пасть вдается в северо-западный берег острова Итуруп между полуостровами Клык и Челюсть. Северная оконечность полуострова Клык — мыс Клык — находится в 11.5 мили к NNO от мыса Гневный, а западная оконечность полуострова Челюсть — мыс Кабара — расположен в 3 милях к NO от мыса Клык. Входные мысы залива и его берега высокие, скалистые и обрывистые. Входные мысы приметны и окаймлены надводными и подводными скалами. На 3 кбт от мыса Кабара простирается частично осыхающий риф.

В залив ведут два входа: северо-восточный и юго-западный, разделенные островком Камень-Лев. В юго-западном входе, пролегающем между мысом Клык и островком Камень-Лев, опасностей не обнаружено; глубины в его средней части колеблются от 46.5 до 100 м. Северо-восточный вход, пролегающий между островком Камень-Лев и мысом Кабара, загроможден скалами и пользоваться им не рекомендуется.

Лоция Охотского моря

Тетрадь вторая . Львиная Пасть

Игра игр — карты. Желание точности. Русалка — как перст судьбы. Болезни и осложнения. Дорога, по которой никто не ходит. Большая пруха. «К пяти вернемся». Плывущее одиноко бревно. Капроновый фал и каша из гречки. Левиафан.

Август пылал как стог сена.

Звезды искрами сияли по всему небу, ночами головней тлела над вулканом Луна.

Когда надоедали чай, прогулки, беседы с Агафоном и Сказкиным, когда ни работа, ни отдых не шли на ум, и время останавливалось, и не хотелось даже двигаться, я садился за карты… Нет, нет! — увлекал меня вовсе не покер, и не «дурак», как бы его там ни называли — японский, подкидной, астраханский; я аккуратно расстилал на столике протершиеся на сгибах топографические карты, придавливал их куском базальта и подолгу сравнивал знакомые линии берегов со сведениями, почерпнутыми из Лоций, хранившихся в скудной библиотечке горбатого Агафона. Были там у него разрозненные тома Шекспира, Бальзака, Гуревича и шесть полок беллетристики, списанной с судов.

Условные знаки…

Мыс Рока.

Для одних это крошечный язычок, показанный островом Охотскому морю, а для меня — белые пемзовые пески и дождь, который шел ровно две недели. Дождь не прекращался ни на секунду, он шел днем и ночью. Плавник пропитался влагой, плавник тонул в воде, плавник не хотел гореть. Раз в сутки, большего мы не выдерживали, Серп Иванович приносил с берега куски выброшенного штормом толя — на его вонючих обрывках мы кипятили чай. Масло и сахар пришлось выбросить — они впитали в себя чудовищный тошнотворный запах… Кашляя, хрипя, не смирившийся с жизнью Серп время от времени наводил разговор на выпивку, но в его словах, к счастью, тоски не было. Серп утверждал новые для него принципы. Я— гордился!

Мыс Рикорда.