Великий Краббен

— Старпом! — обиделся Сказкин. — Ты бы вот встретил такого, сразу бы вес сбросил!

— А я уже встретил. Вон он на бережку лежит.

— Ха! — сказал Сказкин. — Ты ему еще в пасть загляни!

— Ив пасть заглянем, — пообещал я.

— Это как? Попросим его на обрыв влезть?

— Не полезет, — возразил я. — Сами спустимся.

— Упаси бог! — Сказкин отступил от обрыва. — Мы не сивучи. Мы жить хотим.

— Это да, Серп Иванович, но спускаться нам надо.

— Да ты что, начальник? Он что — твой?

— Наш он, Серп Иванович. Наш!

— Наш? — удивился Сказкин. — Это значит, и мой тоже?.. Тогда пусть гуляет, мне-то он ни к чему. И вообще, как знать… Может, он из нейтралки? Может, он из чужих вод приперся!

Я не ответил.

Я всматривался.

Далекое змееподобное существо все так же неподвижно лежало на каменистой полоске, окаймляющей внутреннюю бухту. Я подполз к самому краю обрыва, но сиреневая дымка мешала — размывала очертания, слепила, не давала возможности видеть точно. Вроде бы шея длинная… Вроде бы ласты… Или не ласты?.. Нет, похоже — ласты… А вот горбов, о которых нам Сказкин уши с Мальцевым прожужжал, я не видел, хотя средняя часть чудища была непомерно вздута… Обожрался сивучинки?.. И чего лежит… Шевельнулся бы, в движении все понятней.

— Сдох! — твердо объявил Серп. — Нельзя враз жрать говядину и сивуча…

— Почему? — спросил я, оценивая высоту стен, круто падающих в кальдеру.

— А потому, что земное — земным!

— Ты вот земной, а икру, чилимов, кальмаров лопаешь.

— Ну! — презрительно хмыкнул Серп. — Я — человек!

— Сейчас проверим.

— То, что я человек? — обиделся Серп.

— Да нет… Я об этом змее… Пройдем по гребню, не теряя высоты, до мыса Кабара. Там обрывы метров пятнадцать, не больше. Где там у тебя фал?

Серп Иванович отошел в сторону:

— Я не пожарник. Я подписки не давал в ад лазить.

— Ладно, — сдался я. — Один полезу.

— А обратно?.. Обратно как?

— На месте решим.

Я вскинул рюкзак на спину.

— Да дохлый он, — канючил Серп, шурша сухим шлаком. — Что ты с него иметь будешь? За такого даже Агафон сухофруктов не даст, а вот болезнь дурную схлопочешь!

Сказкин умолк только на мысе Кабара.

Мыс падал в залив почти отвесно, но высота его, действительно, не многим превышала десяток метров. Прямо перед нами, за узким проливом торчал Камень-Лев. Длинная скала, белая, выбеленная' птичьим пометом, скрывала видимость.

— Подымись, — попросил я Сказкина. — Что там этот гад делает?

— Да ну его, — уперся Серп. — Спит!

Фал, захлестнутый за мощные корни кедровника, полетел вниз. Я удивился: конец фала завис примерно в метре от берега.

— Не может быть. Я выписывал двадцать метров!

— Всяко бывает… — туманно заметил Серп.

— Да?

Сказкин не ответил.

Сказкин вдруг заинтересовался вопящими чайками, отошел в сторону — так слышнее…

— Может, этот наш фал усох, а, Сказкин?

— Нормально! — сплюнул Серп Иванович. — По такой жаре чего не бывает. Ты вон подумай, Агафон вроде как в глуши живет, а пятнадцать пар обуви держит: одна для туалета, вторая для прогулок, третья…

— Ты не перечисляй! — сгреб я Сказкина за грудки. — Фал Агафону отдал? За компот?

— Какой компот? — отбивался Сказкин. — Гречку-то, гречку кто ел? Кто уминал гречку?

— Гречку, черт подери! — шипел я. — Я тебе покажу гречку! Ты у меня этот фал до старости будешь помнить!

— Не для себя, начальник! Не для себя!

— Ладно, — отпустил я его. — Живи, организм, живи, порождение эволюции. Вернусь, поговорим…

Проверил прочность фала, погрозил кулаком:

— Не вздумай смыться, как тот медведь. На краю света достану.

Не будь узлов, навязанных на каждом метре фала, я напрочь бы сжег ладони. Но фал пружинил, держал; перед лицом маячила темная базальтовая стена, вспыхивали и гасли вкрапленные в породу чернильные кристаллики плагиоклазов; далеко вверху, над срезом каменного козырька, маячило лицо Сказкина в кепке, закрывающей полнеба.

— А говорил, к пяти вернемся, — заметил он, когда я завис метрах в семи от круглых береговых валунов.

— И есть хочется, — укорил он, когда я уже определил для себя валун-опору.

— Полундра! — завопил он, когда я коснулся ногами земли.

— Что, теперь и пить захотелось?

Сапог скользнул по влажной глыбе. Оступившись, я выпустил из руки фал. Меня потащило вниз, к воде, к сырому галечнику, развернуло лицом к бухте…

И я увидел.

Из пронзительных, низко стоящих, как в неполном стакане, вод, сквозь их призрачные пласты, искривленные преломлением, прямо на меня восходило из океанских глубин нечто чудовищное, жирно, антрацитно поблескивающее.

Ухватиться за фал я просто не успевал. А если бы и успел, дела это не меняло — чудовищная пасть на гибкой змеиной шее запросто сняла бы меня и с трехметровой высоты…

Вскрикнув, отбрасывая сапогами сырую гальку, я бросился бежать в глубь кальдеры, туда, где вода и камни были одинаково золотисты от невысокого уже солнца.