Великий крестовый поход

— Нет, ты не лгал. Я верю тебе, — мрачно произнес он. — Тебя или обмануло случайное сходство, или тут поработал Сатана. Прости, Лука, я сказал, не подумав. — Он медленно переводил взгляд с лица на лицо, потом заплакал. — Моя дочь не утопилась, — хрипло прошептал он. — Она не стала неприкаянным духом. Тело ее в Шибенике, в святой земле. А душа ее… в раю.

И Томислав, пошатываясь, зашагал прочь. Люди расступались, освобождая ему проход.

* * *

Ночной дождь хлестал по стенам замка, завывал ветер. Камни дышали холодом, просачивающимся сквозь гобелены, свет ламп с трудом разгонял темноту. Ванимен сидел за столом напротив Ивана Субича. Жупан отпустил всех слуг, попросив жену остаться. Сейчас она сидела в углу, согреваясь возле жаровни. Иван подал ей знак принести еще вина.

— Да, — произнес он, — лучше я расскажу тебе всю историю, иначе вы станете остерегаться озера, а я надеюсь, что вы поселитесь среди нас, став искусными рыбаками. К тому же в том, что произошло, для нашей семьи нет ничего позорного. Лишь скорбь и печаль… — Иван тяжело вздохнул. — Нет, скорее разочарование, и я прекрасно сознаю, что мне не следовало бы испытывать подобное чувство.

Он провел пальцем по шраму на лице.

— Но и тебе, Ванимен, не следует стыдиться того, что ты убежал от нее — если на Севере эти существа, судя по твоим словам, и в самом дале настолько ужасны. Я тоже могу поведать тебе кое о каких ужасах, которые сохранятся в моей памяти до могилы, а я считаю себя храбрым мужчиной. Но… не знаю почему — возможно, мы отличаемся от русов чем-то неуловимым, что проявляется лишь после смерти, — словом, какой бы ни оказалась причина, вилия не столь страшна, как русалка. Верно, человеку не следует поддаваться на ее уговоры — он рискует потерять душу. А у вас…

Иван оборвал себя на полуслове. Ванимен натянуто улыбнулся. Жупан глотнул вина и торопливо добавил:

— Моя неприязнь к Наде вызвана тем, что из-за нее мой старший сын расстался с мирской жизнью. Вернее, я так полагаю. Но могу и ошибаться. Кто, кроме Господа, знает, что таится в сердце каждого из людей? Но ведь Михайло был таким веселым юношей, в нем я увидел себя, только молодым. А теперь он в монастыре. Мне вроде бы следует этому радоваться, верно? У служителей Бога больше шансов спасти свои души. У Луки, кажется, больше склонности к монашеской жизни, чем было у Михайло, а вышло так, что теперь Лука унаследует… Нет, не унаследует, потому что жупан выбирается старейшинами клана или назначается королем, а все знают, что Лука не воин.

Некоторое время они молча пили вино, прислушиваясь к завыванию бури. Наконец Ванимен негромко спросил:

— Действительно ли вилия некогда была дочерью Томислава?

— Он даже мысли такой не допускает, — ответил Иван, — и все, кто его уважает, не произносят подобных слов при нем. Я простил ему, что он в тот день сделал с моим сыном. Вреда он ему не причинил, а Луке следовало бы придержать язык.

Тем не менее… так и быть, я поделюсь с тобой тем, что известно всем местным. Возможно, ты, житель волшебного мира, сможешь оценить мои слова лучше нас, людей.

Ты должен понять, что Сена, жена Томислава, была женщиной, рожденной для скорби. Ее отцом был незаконный сын жупана, моего предшественника, а матерью — крепостная девушка, отличавшаяся, как говорили, редкой красотой. Отец дал ему вольную, и сын стал гусляром — бродячим музыкантом, — а через некоторое время потряс всех соседей, приведя домой жену-цыганку — женщину из народа язычников, не имеющих своей родины, которые незадолго до того кочевали через наши земли. Жена его, разумеется, стала христианкой, вот только неизвестно, насколько глубоким было ее обращение.

И он, и она умерли молодыми из-за болезни. Их дочь Сену вырастили родственники, которые, должен признать, видели причины всех ее детских шалостей в происхождении покойных родителей. Я даже частенько задумывался, что понудило Томислава просить ее руки более — красота или жалость.

Об их жизни ты уже наслышан. Вскоре после рождения Нади Сена впала в глубокое скорбное оцепенение и пролежала в таком состоянии до самой смерти. Можешь представить, какие у девочки сохранились воспоминания о матери. Позднее Надя узнала от соседок историю ее жизни, приправленную неизбежными домыслами. Отец обратил на нее всю свою любовь, ведь у него никого кроме нее не осталось, но разве мужчина может заменить мать? Возможно, он поверял ей больше, чем следовало бы, — священник ведь носит в себе скорби многих людей, — и она, наверное, слишком рано поняла, что в этом мире немало слез и горя. Не знаю. Я всего лишь солдат, Ванимен.

Иван выпил, попросил жену налить ему еще, помолчал и продолжил рассказ:

— Я хорошо помню Надю. Я ведь жупан и много езжу по окрестностям — проверяю, как идут дела у деревенских судей, пасторов и прочих. К тому же Томислав при любой возможности привозил сюда свою семью, не пропускал ни одного базарного дня. У нас тут нет настоящей ярмарки, но крестьяне регулярно собираются, чтобы поторговать или обменяться. Думаю, так он пытался развеять свою тоску по старшим детям.