Великий крестовый поход

— Вы очень благосклонны ко мне, ваше преподобие. — Рука Нильса, лежащая на колене, сжалась в кулак. — Но некоторые дела не терпят отлагательств.

— Верно, — кивнул епископ. — Ты имеешь в виду свою семью. И, конечно же, предвкушаешь удовольствия. В этом нет ничего скверного, если, наслаждаясь ими, ты не станешь забывать про Господа. Возможно, ты уже замыслил кое-какие дела и хочешь заняться ими сразу, в пределах твоих нынешних возможностей? Что ж, это вполне реально, раз у тебя есть деньги. Тебе лишь требуется держать в тайне, какой именно суммой ты располагаешь. — Лицо епископа вспыхнуло от радости. — Благословляю тебя, сын мой, и ступай с миром. Остальное мы обсудим завтра.

* * *

Рвы, стены и сторожевые башни, охраняющие Копенгаген, выглядели мощными и неприступными. Однако сам город по большей части был застроен деревянными домами с соломенными крышами, теснившимися вдоль узких, кривых и немощеных улочек. В уличных толпах преобладал работный люд, и унылость их одежд иногда разбавляли цветастые лохмотья уличных музыкантов или фокусников. Все ходили пешком, лишь изредка сквозь толпу протискивался фургон, сопровождаемый сочной руганью. Нищие и иностранные моряки хоть и оживляли улицы, но не придавали им солидности. Редким гостем, развлекавшим уличных зевак, проплывал через толпу конный рыцарь, богатый купец или придворный в портшезе. Под ногами мельтешили свиньи, домашняя птица, собаки и дети. Волнами накатывались шум голосов, топот ног, скрип колес и перестук молотков. Сырой воздух под низким пасмурным небом пропах дымом, навозом, отбросами и кладбищем.

И все же, подумалось Нильсу, пословица оказалась верной: это и в самом деле был воздух свободы. Он омывал его надеждами, пьянил мечтами. Здесь зарождалось его будущее. И здесь, в месте, столь чуждом всему, что было связано с Эйян, его почти оставила тоска по ней, непрерывно терзавшая сердце.

Добравшись до гостиницы, где они остановились, Нильс торопливо прошел через общую комнату, махнув на ходу рукой хозяину и сидящим за столами посетителям, взбежал по лестнице и зашагал по коридору. «Синий лев» предназначался для тех, кто мог позволить себе самое лучшее: чистоту, безопасность и пару отдельных комнат, не считая общей спальни. Нильс постучал в дверь одной из комнат.

Ингеборг впустила его к себе. Купленная накануне статуэтка Святой девы стояла на полке. По морщинкам на ее платье Нильс догадался, что она молилась. Встретившись с Нильсом глазами, Ингеборг приоткрыла дрожащие губы, но так и не смогла произнести ни слова.

— Ингеборг, — сказал Нильс, закрыв за собой дверь, — мы победили.

— А-х-х… — облегченно выдохнула она, прикрыв рот ладонью.

— Епископ согласился. Он оказался неплохим человеком. Правда, он хочет действовать медленно, но ничего страшного, это даже мудро. Удача повернулась к нам лицом. — Нильс подпрыгнул и принялся танцевать, где стоял, потому что почти всю площадь комнаты занимала кровать. — Нам повезло, Ингеборг! Конец нищете, конец тяжкому труду, конец твоим унижения! Весь мир теперь наш!

— Слава тебе, Дева Мария, — прошептала Ингеборг, перекрестившись.

— Я тоже ей благодарен и поставлю ей много свечей, но сперва давай отпразднуем нашу радость. Вечером мы устроим пир. Я распоряжусь, чтобы повара приготовили все, что тебе угодно, будем пить вино, лакомиться, слушать музыку… Что же ты не радуешься, Ингеборг? Ты заслужила это счастье.

Он обнял ее за талию, она посмотрела на него затуманенными от слез глазами.

— Научи меня, как быть счастливой, — попросила она.

Нильс замер, глядя на нее. До него внезапно дошло, что она красива лицом и фигурой, блеском карих глаз, пышностью волос. Они целовались и раньше, но кратко, по-дружески. Теперь и он, и Ингеборг избавились от унизительной нужды. Раньше он лишь на краткие мгновения гадал, какой станет его жизнь, если он перестанет постоянно вспоминать Эйян. Теперь он это знал, но рядом оказалась Ингеборг.

— Ты прекрасна, Ингеборг, — произнес изумленный Нильс.

— Не надо, Нильс. — Она попыталась высвободиться, но он прижал ее сильнее. От ароматов женского тела у него закружилась голова. Поцелуй казался нескончаемым.

— Нильс, — выдохнула она дрогнувшим голосом, спрятав лицо у него на груди, — понимаешь ли ты, чего ищешь?

— Да, Ингеборг. Да, дорогая моя.

И он увлек ее на постель.

…Позднее, когда они лежали, отдыхая в объятиях, она сказала:

— Прошу тебя, Нильс, умоляю, — выполни одну мою просьбу.

— Считай, что уже выполнил, — ответил Нильс, поглаживая нежную кожу ее спины.

— Никогда не называй меня «любимой», или «дорогой», или любым подобным словом.

Нильс удивленно приподнял голову:

— Что? Почему?

— У нас есть только мы с тобой. С золотом или без него, мы еще долго не найдем себе друзей, которым сможем доверять. Я верю тебе. И пусть между нами не будет лжи.

— Но ты так нужна мне!

— И ты мне. Очень, очень нужен. — Ее губы скользнули по его щеке. — Но ты слишком молод для меня, слишком хорош…

— Нет.

— И тоскуешь ты по Эйян.

На эти слова он не нашел ответа. Ингеборг вздохнула.