Великий крестовый поход

— Все мои надежды и надежды моей дочери связаны с ним, — продолжила она. — С кем же еще? Я всю жизнь разговаривала с людьми его народа — каждый час, который мне для этого выпадал. Я, как и вы, тоже поняла, что надвигается Суровая Зима, ведь инуиты мне рассказывали, как год за годом растут ледники, а море замерзает все раньше и раньше, а оттаивает все позднее. И когда я в конце концов оказалась в скверно построенном доме с тремя трупами, а ребенок на руках уже едва пищал от голода, я не сомневалась, что мы обречены. Люди в Вестри Бигде могут или цепляться за свою нищету, пока она не задушит их, или же перебраться в Мид или Остри Бигд — если те продержатся — и стать нищими там. А инуиты… посмотрите вокруг. Они сделали то, для чего норвежцы всегда были слишком упрямы, они научились жить в этой стране, которая, в конце концов, тоже моя родина — и жить хорошо.

И окажись на моем месте ты, Эйян, разве не ухватилась бы ты за возможность присоединиться к ним?

— Конечно, — ответила Эйян. — Но я не христианка.

— Да что для меня церковь? — воскликнула Бенгта. — Бормотание невежественного мямли. Уж лучше я рискну оказаться в адском пламени — я, прошедшая через адские льды.

Ее гордость растаяла. Неожиданно она закрыла глаза и выдохнула:

— Но то, что отец погиб из-за меня… я еще долго буду искупать.

— Почему ты так говоришь? — спросила Эйян. — Когда ты убежала, он убил невинных и беззащитных людей. Вряд ли ты могла даже предположить, что этот суровый человек настолько обезумеет от любви к тебе. Когда же черное дело свершилось, разве племя погибших не стало бы искать возмездия, предотвращая новую угрозу?

— Но тупилак появился из-за меня! — крикнула Бенгта. — Я вспомнила о нем, когда племя ради восстановления мира решило отослать меня обратно. И я упрашивала Панигпака, пока он его не сделал. Я!

Она упала на колени.

— Я говорила ему и всем остальным — что бы вы ни сделали, ссоры и убийства будут только страшнее с каждым ухудшающимся годом — до тех пор, пока норвежцы останутся, — но если мы изгоним их, пусть даже это будет стоить нескольких их жизней… это станет милосердием и для них тоже… и я верила в это. Святая Мария, мать Божья свидетель тому, что я верила в это!

Эйян подняла ее и снова обняла. Тауно медленно произнес:

— Я все понял. Ты хотела, чтобы твои родственники, дорогие тебе с детства люди, ушли отсюда, пока не стало слишком поздно. Но ангакок в любом случае отозвал бы и разобрал свое создание следующей весной, так ведь?

— Д-да, — всхлипнула она на груди Эйян. — Но тупилак убил моего отца.

— Мы уже говорили, он благословил тебя перед смертью, — сказал Тауно и провел пальцами по своим волосам. — И все же… странно… как странно… тупилак был наслан не из ненависти, а из любви.

Наконец Атитак, вторая жена Миника, успокоилась и помогла приготовить еду. В ту ночь северное сияние вспыхнуло с таким великолепием, что покрыло половину небес.

11

Прошло лето, вернулась осень. Цветущий вереск стал пурпурным, запламенела рябина, на осинах затрепетали золотые листья. После осеннего равноденствия с небес стали доноситься одинокие крики перелетных гусей. По утрам дыхание вырывалось изо рта облачком пара, а под ногами хрустел тонкий ледок на лужах.

Тени облаков, подгоняемых ледяным ветром, проворно скользили по земле. В монастыре святой Асмильды непогоды не страшились. Окруженное дубами, стряхивавшими с себя последние листья, прямоугольное здание из красного кирпича резко выделялось на фоне вересковой пустоши. Монастырь располагался на берегу озера напротив Виборга и, отгородившись от него водной гладью, как бы считал виднеющиеся на противоположном берегу башни кафедральных соборов, шпиль церкви Черного Братства и стены городского замка нереальными. Впрочем, сами монахини, часто приходившие в город для помощи сирым и убогим, так не думали, но за стенами монастыря их ждала тихая обитель, гармонию которой мирская суета потревожить была не в силах.

Так им, по крайней мере, казалось.

Трое всадников ехали к монастырю из Виборга на заранее оговоренную встречу с настоятельницей. Добротная, но неброская одежда придавала им респектабельный вид, под стать одежде были и прекрасные лошади. Спешившись у ворот, худощавый юноша с льняными волосами галантно помог слезть с седла своей спутнице — красивой женщине явно старше его. Их высокий и сильный слуга принял поводья; судя по поведению, он был и телохранителем. Юноша и женщина получили разрешение войти и с откровенной почтительностью шагнули в ворота.

Настоятельница, тем не менее, приняла их довольно холодно.

— Я вынуждена подчиниться повелению епископа, — заявила она. — Но ваша просьба, и святые угодники тому свидетели, весьма необычна. Знайте же, я стану молиться о том, чтобы вам не удалось лишить нашу обитель ее драгоценнейшего сокровища.

— Мы вовсе не стремимся к этому, преподобная мать, — ответил Нильс, стараясь говорить как можно мягче. — Если вы помните наше письмо, то знаете, что мы стремимся лишь отдать долг чести.