— Двое из нас умрут этой зимой. Но мясо будет в изобилии, море станет полно рыбы, весна и лето окажутся мягкими, а соседи уйдут прочь. У меня есть весть и для наших гостей, но с ними я должен поговорить позднее и наедине. Я все сказал.
Кто-то из мужчин вышел, отыскал в ближайшей хижине огонь, вернулся и вновь зажег лампы. Панигпак сидел на возвышении, все еще связанный. Улугаток приблизился, чтобы его освободить. Панигпак рухнул на спину и некоторое время лежал с закрытыми глазами. Открыв их, он увидел среди стоящих рядом инуитов Тауно и Эйян и слабо улыбнулся:
— Все это пустяки, — пробормотал он. — Только ложь и притворство. Я всего лишь старый пройдоха, и нет во мне никакой мудрости.
Когда подобные события завершаются, инуиты предпочитают о них не вспоминать. И когда Панигпак, отдохнув и подкрепившись, сам отыскал брата и сестру, он подошел к ним с некоторой робостью. Все трое отправились на берег моря.
Стояла ясная холодная погода. Бросив короткий взгляд на мир, солнце торопливо спускалось за южный горизонт, окрашивая стальной голубизной туши двух айсбергов, медленно бороздивших серые волны. Вдоль берегов уже наросла корочка льда, но он был еще слишком тонок, чтобы выдержать человека. В небе мельтешили глупыши, их крики едва доносились до тех, кто стоял на заснеженном берегу.
— От нее, обитающей на дне моря, не укрыться никому из тех, кто в нем живет, — произнес Панигпак — чуть мрачнее, чем намеревался. — Она знает все о ваших соплеменниках, Тауно и Эйян. Кое-кому пришлось заставить ее произнести нужные слова, как приходится заставлять ее — если удастся — отпускать тюленей, когда их становится слишком мало для охоты. Седна не очень-то приветлива.
Тауно сжал плечо ангакока. Молчание затянулось. Эйян, потеряв терпение, отбросила за спину спадающие на лицо рыжие локоны и спросила:
— Ну, так где же они?
На старческом лице Панигпака шевельнулись морщины. Уставившись вдаль, он негромко ответил:
— Такое трудно понять. Произошло нечто, что рассердило даже ее. Вы должны помочь этому слабоумному говорить, потому что догадаетесь о том, чего он понять не смог. Так вот, хотя Седна не властвует на суше, она знает названия многих мест на побережье. Думаю, она узнает их от утонувших моряков. Я помню, как произносятся эти названия, — тому, кто оказался возле Седны, нельзя забывать ни слова, — но для меня, невежды, они ничего не значат. Но вам, конечно, они что-то подскажут.
Постепенно, вслушиваясь в слова Панигпака, они сумели более или менее восстановить картину происшедшего. Беглецы из Лири захватили в Норвегии корабль и направились в Маркланд или Винланд[8]
— местные норвежцы уже не знают, какой из этих регионов расположен к западу от них, — но тут разразилась буря. Должно быть, край той самой бури зацепил и «Хернинг», но корабль с беглецами принял на себя всю мощь ее удара. Его отнесло обратно к Европе. После уроков отца Тауно и Эйян достаточно хорошо разбирались в географии и догадались, что Ванимен направил судно в Средиземное море. О конечной точке плавания они информации не имели, но Панигпак сообщил им название того места — остров Зларин возле побережья Далматии. Теперь они знали, куда направить поиски. Ангакок добавил, что на корабль с беглецами напали и что те спаслись, перебравшись на берег.Дальнейшая их судьба оказалась совершенно неясной. Скорее всего, уцелевшие остались поблизости от места высадки, потому что периодически, в одиночку или вдвоем, морские люди выходили на берег моря. Больше Седна ничего не смогла добавить, кроме одного — что-то изменило их, они стали другими, не такими, как прежде. Какими именно, она сказать не могла, но эти изменения наполнили ее, саму Мать Моря, дурными предчувствиями.
— Скверно все это, — сказал Тауно, нахмурившись.
— Быть может, и нет, — возразила Эйян. — А вдруг они сумели отыскать чары, которые позволили им счастливо жить на новом месте, только не в море, а на берегу?
— Тогда мы отыщем их и все узнаем. Но для поисков нам потребуется помощь людей.
— Верно. Впрочем, нам все равно предстоит ради Ирии возвращаться в Данию.
Панигпак долго смотрел на них глазами, видевшими за долгую жизнь немало скорби.
— Быть может, — негромко сказал он, — кое-кто сумеет вам немного помочь. Другим способом.
В ясную ночь звезды заполняли угольно-черную чашу небес настолько плотно, что скрывали ее почти целиком, украсив пересекающей от края до края серебряной лентой. Их отраженный от снега свет позволял Бенгте Хааконсдаттер, которую теперь звали Атитак, с легкостью шагать вдоль склона над долиной. Когда она говорила, изо рта вырывалось белое облачко пара, но мороз стоял еще не очень сильный, и пар не замерзал инеем на волчьей шерсти откинутого капюшона ее парки. Тишину, если не считать похрустывания снега под ногами, нарушал лишь ее голос.
— Неужели вам нужно покидать нас так рано? Мы с радостью считали бы вас своими гостями еще долго — и вовсе не из-за рыбы и тюленей, которых вы добыли так много. Из-за вас самих.
Идущий рядом с ней Тауно вздохнул: