Великий крестовый поход

— Там, далеко, остались наши родственники. Возможно, им сейчас очень тяжело, и мы очень тоскуем без них. Вы обещали подарить нам каяки — на них мы и в самом деле доберемся быстрее, чем вплавь, — но все равно возвращение растянется на долгие недели. Помни, ведь нам придется по дороге охотиться, спать, а зачастую и бороться со встречным ветром. Мы хорошо отдохнули после той истории с тупилаком. По правде говоря, мы и так задержались у вас гораздо дольше, чем следовало бы. Инуиты вскоре начнут кочевать, и если мы присоединимся к ним, то вряд ли направимся домой раньше весны.

Женщина украдкой взглянула на его залитое звездным светом почти обнаженное тело, опустила спрятанную в рукавицу руку на руку Тауно и робко спросила:

— Тогда зачем ты вообще остался, Тауно? Я знаю, Эйян давно не терпится в путь. Из вас двоих именно ты все время откладывал день возвращения.

Тауно остановился, Бенгта тоже. Тауно протянул руку, погладил щеку женщины и ответил:

— Я оставался из-за тебя, Бенгта.

Все это время он прожил в семье Миника, и гостеприимный хозяин с радостью одалживал ему своих жен. Тауно и Бенгта расставались, лишь когда она, по молчаливому согласию, ложилась на ночь с мужем, а Тауно — со старшей женой Миника, Кайяпикасит. (Эйян же и вовсе вела себя не как женщина, а как холостой охотник, что ночует то в одном иглу, то в другом. Она успела насладиться каждым мужчиной в лагере.)

Бенгта застыла, и Тауно едва расслышал ее слова:

— Да, нам было очень хорошо вместе. Тебе нужно отправляться в путь, но… ты потом вернешься когда-нибудь?

— Боюсь, что нет, — покачал головой Тауно.

Бенгта опустила голову.

— Эх, твое сердце водяного… — Она вновь взглянула на Тауно. — Но что во мне так удерживало тебя? То, что я больше напоминаю женщину твоего народа, чем любая из инуиток? Что ж, в Европе полно белых женщин.

— Но очень мало таких красивых, как ты, Бенгта.

— Кажется, я знаю причину, хотя сам ты, возможно, не… — Она неожиданно замолчала.

— Ты о чем?

Бенгта закусила губу.

— Ни о чем. Так, вырвалось. — Она зашагала вниз по склону. — Пошли, пора возвращаться.

Под их ногами зашуршал и заскрипел снег.

— Что ты хотела сказать? — грубо спросил Тауно.

— Ничего!

Он схватил ее за локоть и сжал так сильно, что она поморщилась.

— Нет, скажи. — Его губы растянулись в ухмылке, блеснули зубы.

— Я подумала, — пробормотала она, — подумала, что больше всех прочих женщин похожа на Эйян… а путь домой станет долгим, и у тебя кроме нее никого не будет… Прости меня, Тауно! Прости, любимый! Конечно же, я ошибаюсь.

Его лицо стало холодным, голос равнодушным.

— Тут нечего прощать. Разве есть слова, которыми можно обидеть существо без души?

Внезапно он резко остановился, привлек ее к себе и, улыбнувшись, нежно поцеловал.

…Лежа на спальных мехах во мраке иглу, она прошептала ему на ухо:

— Пусть плод в моем чреве станет твоим. Надеюсь, так оно и есть — я считала дни. Миник мне очень дорог, я хочу рожать детей и ему, но пусть его боги подарят мне хотя бы такое воспоминание о тебе, Тауно.

* * *

День стал похож на испуганного беглеца, робко выглядывающего в ночь, чтобы тут же спрятаться обратно. Ночной мрак не пугал полукровок, но они решили попрощаться с инуитами при свете солнца.

Все собрались у кромки берегового льда, где он становился опасно тонким. Берег покрывала белая пелена снега, и лишь местами из нее выглядывала голая верхушка скалы или утеса. Впереди расстилалось море — седое от пены, шумное и неспокойное. Кусачий от мороза ветер гнал над ним низкие облака.

Панигпак вышел из толпы провожающих и подошел к стоящим у кромки льда Тауно и Эйян. В руке он держал костяной диск диаметром около полутора дюймов, слегка вогнутый и подвешенный на шнурке из тюленьей кожи, пропущенном через отверстие возле кромки.

— Вы помогли нам неизмеримо, — сказал ангакок. — Тауно уничтожил тупилака, которого выпустила в море глупость говорящего эти слова. Этой победой он изумил наших врагов, и теперь между нами мир. Эйян… — Он покачал седой головой, усмехнулся и подмигнул: — Эйян, когда я стану совсем стар и годен, лишь чтобы сидеть в одиночку на льдине, только воспоминание о тебе сумеет согреть меня.

— О, вы вернули нам взамен гораздо больше, — ответил Тауно, когда его сестра коснулась губами лба Панигпака. Она рассказала брату, что сил у старика оказалось поменьше, чем у молодого охотника, но зато он был с ней очень нежен.

— Друзьям не пристало сводить между собой счеты, — напомнил Панигпак. Не имей он дел с норвежцами, он вряд ли смог бы отыскать подходящий ответ. — А сейчас кое-кто осмелится преподнести прощальный подарок.

Он протянул Тауно диск. Тот положил его на ладонь и внимательно рассмотрел. В углублении на одной из его сторон были вырезаны и закрашены черной краской, резко выделяясь на желтовато-белом фоне, два изображения: птица с черной головой и кривым клювом рядом с лунным полумесяцем. Когда Тауно ощутил таящееся внутри волшебство, по его телу пробежал зловещий холодок.