Великий крестовый поход

— Уж больно ваше письмо оказалось коротким, — фыркнула настоятельница. — Но я не настолько наивна, как вы полагаете, и уверена, что тут не обошлось без интриг. Увы, даже владыки церкви поддаются искушению и иногда идут на всяческие сделки, соглашаясь оказать давление на некоторых из нас.

— Это весьма тяжкие обвинения, преподобная мать, — предупредила Ингеборг Хьялмарсдаттер. Сообразив, что она и в самом деле зашла слишком далеко, настоятельница побледнела. Ингеборг улыбнулась. — Я все понимаю. Вы очень полюбили эту девочку, правда? Тогда вам наверняка придется по душе, если у нее появится выбор, которого она прежде не имела. И если она решит остаться — что весьма вероятно, — то это лишь подтвердит ее благочестие и набожность.

— И ты смеешь говорить о благочестии? Ты? Я кое-что узнала про тебя. Твое присутствие оскверняет наши стены.

— Мне всегда говорили, что гнев — один из смертных грехов, — вставил Нильс, нахмурившись. — Быть может, приступим к делу, преподобная мать?

Волю епископа пришлось исполнять. Нильса и Ингеборг провели во внутренний двор монастыря. Всех монахинь увели, но некоторые, несомненно, украдкой подсматривали из окон. Правда, услышать они ничего не смогли бы.

Маргрете, которую некогда назвали Ирия, вышла в опоясывающую двор галерею и остановилась. Она уже не считалась здесь новичком и потому была облачена в рясу и черный головной платок, какие носят августинцы. Она подросла на несколько дюймов, и даже бесформенная одежда не могла полностью скрыть нарастающую округлость ее бедер и груди. Но все-таки перед ними стоял ребенок — огромные глаза на нежном лице, застенчиво приоткрытые губы.

Приблизившись, Ингеборг заключила ее в объятия.

— Маргрете, милая! Ты нас не знаешь, но наверняка слышала о нас. Мы твои друзья и пришли помочь тебе.

Девочка отпрянула.

— Мне сказали, что я должна с вами увидеться, — прошептала она.

— Ха! А что еще они тебе про нас наболтали? — фыркнул Нильс. — Ты для них такая добыча, что лишиться тебя — горе. На одних паломниках они столько зарабатывают…

— Тише, — попросила Ингеборг, обернувшись. — Сейчас не время ехидничать. Маргрете, мы хотим лишь, чтобы ты нас выслушала и задала любые вопросы. А разговариваем мы наедине по той простой причине, что кое-кто может пострадать, если наш разговор услышат многие. И ты должна поклясться, что никому не перескажешь и слова — если только не услышишь нечто такое, что хранить в себе будет равносильно греху. Но таких слов ты от нас не услышишь, обещаю. Я расскажу о тех, кто ради твоего благополучия рисковал жизнью, — о твоих братьях и сестре, Маргрете.

— У меня нет братьев и сестры, — резко произнесла девочка. — Больше нет.

— Неужели ты отречешься от них? Без них ты и сейчас жила бы в море, если бы не погибла той смертью, какой погибают животные. А они спасли тебя, вывели на берег. Присядь. — Ингеборг усадила Маргрете на скамью. — И послушай мой рассказ.

По двору пронесся порыв холодного ветра. Белым флагом проползло по небу облако. Где-то хохотало воронье.

Рассказ о детях морского царя оказался недолгим, потому что Нильс и Ингеборг многое в нем смягчили. Поначалу Маргрете все больше бледнела, но под конец щеки ее окрасил густой румянец.

— Вот, собственно, и все, — заключил Нильс. — Мой господин земной, равно как и господин небесный, знает лишь, что я исполняю обещания, данные своим товарищам, а исповедник благословил меня. Все это время меня твердо поддерживал епископ Роскильдский — мы с ним в своего рода дружбе. К тому же сделанные от моего имени пожертвования в… благодарность святым угодникам… принесли церкви немало золота, но не возбудили опасных подозрений. Кроме того, епископ признал твое право на получение наследства от родственников — сейчас-то он знает, что именно от них поступили самые щедрые пожертвования. Правда, ничего лишнего я ему не рассказывал.

Знай же, что в Копенгагене тебя ждет богатство. А епископ Йоган отыскал семью богатого купца, согласную тебя удочерить, вырастить и удачно выдать замуж. И если хочешь, приглашаем тебя поехать с нами.

— Я познакомилась с семьей того купца, — добавила Ингеборг. — Это хорошие, добрые и сердечные люди. В их доме царят мир и согласие.

— Они умеют радоваться жизни, — улыбнулся Нильс. — И научат радоваться тебя.

— А они набожны? — спросила Маргрете.

— Вспомни, ведь их выбрал сам епископ.

Некоторое время девочка молчала.

— Меня предупреждали о чем-то подобном, — произнесла она наконец, не отрывая взгляда от известняковых плиток, которыми был вымощен двор. — Мать Эллин была настроена резко против…

— Ты счастлива здесь? — спросила Ингеборг.

— Что стало с… Тауно и Эйян?

Маргрете не заметила боль, исказившую лица ее собеседников.

— Не знаем, — ответил Нильс. — Уже больше года от них нет вестей.

Ингеборг обняла девочку.

— Ты счастлива здесь? — снова спросила она. — Если ты действительно счастлива, то оставайся. Свое наследство ты можешь подарить конвенту, или же распорядиться как угодно. Мы ведь пришли предложить тебе свободу, милая.

Маргрете резко вдохнула, стиснула пальцами колени.