Великий Моурави 1

каменной башне два брата Пимпия живут. Нодар заболел, дома сидел, а князь

Цебельды Хвахва Маршания знал - золота много у Нодара, ночью напал... Тоже,

как сейчас, месяц в другую сторону светить ушел, совсем темно было. Нодар

долго дрался, золото жалел, Хвахву убил и сам на кинжале умер...

Вокруг костра стали собираться пастухи, аробщики, купцы; кутаясь в

мохнатые бурки, подходили погонщики и затаив дыхание, жадно, с боязливым

любопытством слушали старика.

- ...Джвебе ничего не знал, в горном лесу зверей ловил, очень любил это

дело, а когда про смерть брата узнал, совсем башню бросил, на Охачкуа за

оленями ушел. Больше никто к башне не подходил, боялись. Каждую ночь там

Нодар и Хвахва золото считают... Джвебе горе в оленьей крови топил. Очень

любил это дело... Раз оленя встретил, большой олень, рогами звезды шатал.

Очень удивился Джвебе, все же оленя убил, притащил под дерево, зажег огонь.

Кушать хочет, а огонь мясо не жарит, - криво, как сейчас, горел. Джвебе на

бога сердиться начал, а за грабом хохот слышится. Обернулся Джвебе, зубами

заскрипел; два высоких, как башня, человека стоят, волосами, как буркой,

покрыты, ноги - в копытах, на каждой руке - по девять железных пальцев, а

ногти крючками висят. Черные губы в зеленой пене кипели, а глаза, как у тебя,

пастух, темноту резали...

Многие недоверчиво покосились на быстро крестившегося пастуха.

- ...Джвебе сразу узнал очокочи. Мужчина сбоку заходит, женщина оленя

просит, - от голоса деревья согнулись. Только Джвебе всегда умным был, хорошо

знал, кто слово скажет, ум потеряет. Крепко молчал. Тогда очокочи-мужчина

сказал женщине: "Когда Джвебе уснет, я его кушать буду, а тебе оленя отдам".

Только Джвебе всегда умным был, долго не спал. Очокочи устали, первыми

заснули, а Джвебе кинжал поставил, потом буркой накрыл, а сам за грабом

спрятался, лук наготове держит. Долго сидел, плохая ночь была, ветер все

звезды сбросил, шакалы от страха смеялись. Очокочи первым встал, на бурку

бросился, но вместо Джвебе кинжал почуствовал. От крика очокочи мертвый олень

на ноги вскочил. Обиделся Джвебе, - хороший охотник был, - одной стрелой

оленя обратно уложил, другой очокочи ранил. Женщина рассердилась, прыгать

начала: "Разве я не говорила - Джвебе твердый нрав имеет. Зачем его трогал?"

Потом стали просить еще одну стрелу пустить, только Джвебе всегда умным был,

хорошо знал: если сто стрел не выпустить, после второй очокочи еще сильней

будет. Крепко молчал. Тогда очокочи, как волки, завыли, земля дрожать начала,

птицы с веток упали, из глаз очокочи град пошел... Джвебе всегда хорошим

охотником был, только оленя поднять не мог. Рога отрубил и вниз ушел. Как

раз в башню Нодара попал, с тех пор там остался жить...

В эту зиму я у него был, оленьи рога на стене сами синий свет дают.

Долго вместе с Джвебе у очага сидели, про очокочи рассказывал. Сразу ветер в

стены прошел, дверь в кунацкую сорвал, а там Нодар и Хвахва в белых папахах

золото считают. Ссориться начали... Рассердился Джвебе, - всегда умным был, -

схватил горящую палку и в кунацкую бросил... Мертвые тоже рассердились,

скрипеть начали...

Темноту прорезал монотонный скрип. Голос старика оборвался.

У костра, давя друг друга, вскочили пастухи и, крестясь и хрипло

бранясь, запустили головнями в темноту.

Папуна хладнокровно поднял голову,

- Спрячь кинжал, Датуна... Слышишь? Это наш Гиви. Ни один Хвахва так не

скрипит, как арба Гиви. Что, по скрипу арбы не чувствуете, какой человек едет?

Гиви, Гиви!

У откоса, в отблесках костра, показалась нагруженная арба. Гиви,

расставив ноги, сжимая кинжал, изумленно оглядывал перепуганную толпу.

- Гиви, дорогой, спустись сюда, какое вино!

С трудом сдерживая буйволов, Гиви с арбой скатился вниз.

- Ты, что Папуна, святой? Иначе как можешь одним бурдюком всех ишаков

напоить?

- Э-э, Гиви, когда успел поумнеть?

Но веселое появление Гиви уже никого не развлекало. Поеживаясь и

крестясь, пастухи поспешно сгоняли баранту, купцы расходились по своим

караванам, где торопливо крепили тугие вьюки. Погонщики, перевязывая товары,

произносили заклинания. Широкоплечий купец, насупив брови, быстро достал из

кармана чеснок и насильно засунул своему коню в рот. Мальчик-погонщик

дрожащими руками нахлобучил куди - войлочную шапочку с нашитым черным

крестом.

Папуна, насмешливо посматривая на перепуганных ночевщиков, встал, лениво

потянулся, встряхнул похудевший бурдюк и весело крикнул:

- Э, э! Горийский караван первый убежал. Выпьем перед дорогой остаток

вина, чтобы очокочи в него не плюнул. Будь здоров, старик. Как звать тебя?

Бадри? Хорошее имя Бадри. Куда едешь? Никуда? Так садись ко мне на арбу.

Ностевцы сказки любят, только не пугай, рассказывай веселые, те, что прячутся

за твоими седыми годами.

Побледневшая ночь уходила нехотя, медленно, цеплялась за скользкие

выступы, путалась в причудливых очертаниях гор и вдруг оборвалась в ущелье,

где бурный поток яростно перепрыгивал через глыбы, разбрасывая метущуюся

пену. В сизых дымах запада, в оранжево-лиловой пыли качнулся померкнувший

месяц. На голубой сафьян выползло еще холодное солнце и золотыми лапами

прикрыло сторожевые башни.