Великий Моурави 4

Господи, господи,

Милость твоя над царем!.. -

торжественно неслось из какой-то часовни.

Теймураз растерянно оглядывался: веселятся! Но ему-то на что зурна? Разве

он не ради келейной беседы с католикосом затруднил себя тягостной поездкой?

- Моурави! Моурави! Наш Моурави скачет! - кричала толпа.

Побледнел даже Теймураз: ведь он, царь, желая выказать католикосу

смирение перед церковью, прибыл на тощей кобыле. А Саакадзе точно взбесился:

разукрасил своего черного черта белым сафьяном, бирюзовыми запонами и

серебряными кистями. И сам он, точно хвастая своей силой, навьючил на себя пол-

арбы драгоценностей... И потом, князья еще не совсем совесть потеряли: выступают

чинно, и свита их в меру блестит, подобно удачно выписанной стихотворной строке.

А этот беззастенчивый "барс" не постеснялся вытащить из преисподней прислужников

сатаны в огненных плащах.

- Победа! Победа нашему Моурави!

Саакадзе потопил усмешку в усах: "Кажется, Элизбар немного перестарался".

Изысканным поклоном приветствовал Саакадзе царя, благодаря за радость, которую

венценосец соизволил доставить верным картлийцам.

И когда Саакадзе последовал за царем, сжимавшим в бешенстве простые

поводья, в толпе прошелестел шепот: "Неизвестно, кто кого сопровождает!"

- Смотрите, смотрите, люди! Жалкая свита царя подобна горсти серых

камней, брошенных в золотую россыпь!

- Да, заносчивый Моурави умеет показать уважение к царю! - сквозь зубы

процедил Палавандишвили.

- Это я вижу! - буркнул Липарит. - Но почему царь не пожелал оказать

картлийскому княжеству уважение и прибыл в достославный Тбилиси, город

картлийских Багратиони, как разорившийся азнаур?

Угадывая неудовольствие картлийцев, то бледнел, то краснел Джандиери,

ругая себя за оплошность: надо было ему предупредить Моурави, что царь пожелал

прибыть в богом ниспосланный удел скромно, дабы доказать свое высокое

расположение...

Настроение Джандиери еще более ухудшилось, когда кахетинцы въехали в

главные ворота Метехского замка. Он почему-то сосредоточенно рассматривал

знамена, развевавшиеся между двумя мраморными конями над главным входом. Справа,

на золотом древке, колыхалось картлийское знамя: темно-красный шелк с вышитыми

светло-коричневым львом и белым быком. Джандиери мерещилось, что лев и бык,

лежащие друг против друга, кичливо выставляют: лев - картлийский скипетр,

увенчанный крестом, а бык - меч династии картлийских Багратиони.

Джандиери покосился на царя Теймураза и в его глазах прочел то же

негодование: светло-розовое кахетинское знамя почему-то очутилось на левой

стороне. И хотя крылатый конь цвета спелой фисташки и вздымал раздвоенный флажок

с крестом и хотя корона была расшита золотыми нитями, но почему-то по сравнению

с картлийским знаменем кахетинское казалось блеклым. Еще возмутительнее

представилось царю и князю общегрузинское знамя, утвержденное в центре. Вскинув

копье, Георгий Победоносец в белой кольчуге, устремляясь по голубому полю на

дракона, явно склонялся в сторону картлийского быка.

Казалось, и сердиться не за что, но было что-то неуловимо оскорбительное

в неправильном расположении трех знамен. А придворные шуты, осатанев от радости,

продолжали кружиться вокруг царя, бить в бубны, горланить и, гурьбой следуя за

ним по лестнице, буквально мешали ему величаво шествовать.

И так - три суетливых дня, три мучительных ночи.

Ни о какой келейной беседе даже и мечтать не приходилось. Наоборот, отцы

церкови с еще большим остервенением, чем отцы замков, звенели кубками,

благословляя каждую цесарку, а их было триста. Разодетые княжны так вдохновенно

изгибали руки в лекури, словно он, царь Теймураз, из-за них только изволил

пожаловать.

- Не думаешь ли ты, благородный Мирван, что Георгий Саакадзе отучит

кахетинцев злоупотреблять скромностью?

- Думаю другое, мой Зураб: надолго ли хватит кислых улыбок у телавских

советников?..

Князь Мирван угадал. На четвертый день Теймураз, выведенный из терпения,

уже намеревался в резких выражениях дать понять Моурави, что и нектар, не

вовремя преподнесенный, может показаться уксусом.

Но как раз в этот миг Саакадзе почтительно развернул перед царем свиток,

прося скрепить высокой подписью согласие принять от купцов единовременный налог

шелком и парчой для воинских нужд, а от амкаров - монеты для личной казны.

Царь Теймураз беспрестанно нуждался в монетах, особенно в золотых, их-то

именно всегда и не хватало. Поэтому, благосклонно выслушав Моурави, он ночью

написал оду об услужливой пчеле, которая, желая угостить друга медом, ужалила

его в губу. И мысленно пообещав царевне Нестан-Дареджан написать шаири о

неосторожном олене, который, опасаясь льва, чуть было не попал в логово барса,

Теймураз решил пока не урезывать прав Моурави. Неожиданно для себя наутро он

пригласил "барса" сопровождать его к католикосу на сговор против "льва".

Палата католикоса была убрана соответственно цели совещания: по правую

сторону от трона католикоса стояли кресла для кахетинцев, по левую - для

картлийцев, и число кресел было равным.

Начало речи царя изобиловало изысканными сравнениями, но таило в себе