Великий Моурави 5

невольников, смотритель над пряностями, начальник шахских пажей, даваттар -

писарь, назир - дворецкий.

Московские послы явились на площадь в русском одеянии в опашнях с

кружевами по краям разрезов, с

пристегнутыми к воротникам дорогими ожерельями, в цветных сапогах, расшитых

золотом. Величаво предстал перед

шахом князь Тюфякин, преисполненный достоинством. Высокая горлатная шапка

свидетельствовала о знатности породы и

величии сана; на шее сверкала драгоценная золотая цепь, в правом ухе горела

серьга, на пальцах - перстни.

Шах Аббас милостиво встретил послов Московского государства,

благожелательно оглядел Тюфякина с головы до

ног, как бы одобряя его наряд.

Мимоходом заметив Булата и Рустама, шах улыбнулся: "Молодцы беки!

Пехлеваны! Не опоздали!"

Торжественное шествие двинулось по Майдане-шах. И широким движением

руки Аббас ввел в поле зрения послов

диковины Ирана.

Послы, опасаясь нарушить государев наказ, с трудом сдерживали

восхищение. Парадно убранные коки были

привязаны толстыми жгутами из шелка и золота к золотым гвоздям с большими

кольцами на головках. Двенадцать попон

из бархата с золотистым ворсом, служащие для покрывания коней сверху донизу,

были вывешены напоказ на балясине,

протянутой вдоль дворцового фасада. За перилами из фигурных столбиков виднелись

четыре чана: два золотых на золотых

же треножниках и два серебряных - на серебряных. До боли в глазах отражались

солнечные лучи от двух золотых ведер с

водой для коней и двух золотых колотушек для заколачивания в землю гвоздей.

Князь Тюфякин и дьяк Панов незаметно обменялись взглядами: торговлю

можно развивать к взаимной выгоде -

меха в Иран, золото - на Русь! Говорил им мехмандар, не для огласки, что

персидские царевны плещутся в бассейнах из

чистого золота, в которых вместо воды миндальное молоко. И потому кожа у царевен

золотится и благоухает, как цветок

миндаля. Пока игривая мысль вилась в уме у Тюфякина, прошли шагов тридцать. Тут

еще больше подивились послы: на

ярко-красном ковре растянулись, повернув головы к Али-Капу, два льва, один тигр

и один леопард, гроза пустынь и

джунглей. Накрепко прикованные, они казались свободными, готовыми к прыжку. Шах

милостиво пояснил, что звери

выдрессированы для борьбы с молодыми быками. По краям ковра два золотых чана для

кормления зверей привлекли

внимание послов своей массивностью, здесь же небрежно валялись две золотые

колотушки. От ослепительно пылающего

на солнце золота начинало мутить, а шаху оно было как шелк, он весь как бы

расплылся в улыбке.

Подошли к большому порталу. Здесь стояли две индийские кареты

необычайной красоты, запряженные быками, с

кучерами, одетыми тоже по-индийски. С правой стороны резвились две газели, а с

левой, как два кургана, высились

громадные слоны, покрытые попонами из золотой парчи, с кольцами на клыках и

серебряными цепями и кольцами на

ногах. Неподалеку злился носорог.

Проходили между стройными рядами мушкетоносцев. Под высокими яворами,

на золотых подносах, громоздились

глыбы льда. Дьяк даже охнул: послам поднесли в золотых кубках вино, охлажденное

льдом. После атаки золотом шах хотел

поразить воображение послов сосульками, их поднесли русским нежнолицые пажи,

другие пажи стали обмахивать шаха,

послов и ханов опахалами. Дьяк от удовольствия приоткрыл глаза, которые от зноя

уже слезились.

Дошли до возвышения, покрытого голубым керманшахом. Шах Аббас жестом

пригласил послов подняться. Послы

терпеливо последовали за повелителем Ирана. Отсюда хорошо просматривалась часть

площади, примыкающая ко дворцу,

во всем великолепии своего убранства.

Шах Аббас вскинул глаза к голубому небу, как к потолку, и проникновенно

сказал:

- Видит аллах, царь ваш, Михайло Федорович, величеством вознесенный, в

добрую звезду рожденный, грозою

подобный Казаферу, богатством - Дарию-царю, величеством - Кекеусу-царю,

богатырством - Ростему, храбростью -

Александру, - брат мне! Его друг - мне друг, его недруг - мне недруг! - и

дотронулся до журавлиного пера, украшающего

чалму.

Тотчас эйшик-агаси-баши вскинул посох. Забили тамбуры. Взревели трубы.

Телохранители в остроконечных

шлемах сомкнули круг.

Чуть приподняв бровь, удивленный Тюфякин вглядывался в знакомую фигуру:

несомненно, это был Булат-бек. Но

на площади происходило нечто странное. Подхватив под руки Булат-бека, топорщики

втащили его в круг. В лице

управителя Казвина не осталось ни кровинки, он беспрерывно икал, обезумев от

ужаса.

- Дамар кон! - кричал главный топорщик.

Соблюдая достоинство, князь Тюфякин как бы надел маску полного

равнодушия, да и времени не было осмыслить

видимое. Булат-бека перекидывали, как вьюк, а он словно одеревенел. В один миг

бека распластали на доске, сверкнула

секира, главный топорщик подхватил отсеченную голову, высоко поднял, показал

народу и швырнул в корзину.

Шах Аббас мысленно воскликнул: "Ты отомщен, о Сефи!"

Загудела Майдане-шах, прославляя величие шаха Аббаса! Вновь забили

дробь тамбуры, пронзительно завизжали

трубы, и к ним присоединились мелодичные, как жемчужная струя, звуки флейт.

Они гармонировали с выражением лица шаха, как бы источающего нежность.

С приязнью смотрел на "льва Ирама"