Великий Моурави 5

Не то просиял шах, не то усмехнулся, а отвечал так звонко, будто с

каждым словом золотой туман дарил: "Хочу с

царем и великим князем Михайлом Федоровичем всея Русии в братской любви и дружбе

и в ссылке быти, как наперед его

был. А торговля для друга - клад открытый, золото; для недругов их - угроза

скрытая и яд". И сказал шах еще, что все

взвесит на весах выгоды и о том послам в свое время скажет...

В тронном зале, когда речь велась о русско-персидской торговле, князь

Тюфякин, как и полагалось московскому

послу, придал лицу выражение предельной уверенности. Сейчас же озабоченность

выразилась на лице князя; близилась

война с королевской Польшей, казну московскую надо было срочно наполнить

червонными монетами.

Но не для одного того завязывалась новая торговля. Главный источник

богатства Австрийского дома, его золотого

могущества - морская торговля Испании с Востоком. А коли получат персидские

купцы разрешение ездить в Европу

сухопутным путем, через Московское государство, Габсбурги лишатся многих

доходов, из коих Москва получит изрядную

толику.

Но итоги посольства не были еще ясны, и это томило. Посольский приказ

ценил его, князя Тюфякина, а царь

Михаил Федорович и особенно патриарх Филарет относились с прохладцей. И считал

он, Тюфякин, что причиной тому

сходство его с Борисом Годуновым. Будто желая еще раз в том удостовериться,

наклонился князь над водоемом синей

воды, в которой зыбилась луна. Хоть и не ясно отражалось лицо в водном зеркале,

а все же выступили характерные для царя

Бориса черты: упрямый подбородок, резко изогнутые брови, татарские скулы,

крупный нос, и лишь волнистая бородка

несколько сглаживала это неуместное сходство. Он, князь Тюфякин, всегда слыл за

непоседу, да и надо было на ночь

проверить посольских людей: как бы чего не натворили, поддавшись незнакомому

зелью или волшебству.

Вдали, там, где находилось строение, отведенное для сопровождающих

посольство, слышались голоса. Князь

Тюфякин неслышно приблизился и остановился под тенью платана. Несколько

сокольников перекидывались словами и

балагурили.

- Башку об заклад! Аббас шахово величество мертвого сокола и в грош не

ставит!

- У каспийкой воды, где устье Терека, соколов не перечесть.

- Там и гнездарь-сокол, и низовой, и верховой в согласии дичь бьют.

- Эко диво!

- А кой сокол в полон угодит или ж опричь этой в другую беду, летит

верховой сокол на выручку.

- Да ну? А не леший к ведьме на выучку?

- А кто сию дичь сказывая?

- Не дичь сказывал, а песню пел. Меркушка, стрелецкий десятник. Сам на

Балчуге слыхал.

- Меркушка? Тот, что у боярина Хворостинина?..

- Угу.

- А песню-то упомнил?

- Вестимо. Назубок вызубрил.

- Сказывай!

- Не веришь? А ну, Семен, давай балалайку!

- Исфахан разбудишь.

- И это не в труд.

- Смотри, кому Исфахан, а кому не погань!

- Нишкни! Петь, сокольники!

- Валяй!

Рослый сокольник с двуглавым орлом на груди подкинул балалайку, ловко

поймал и с ходу ударил по струнам.

Чуть шелохнулись заросли, но ни князь Тюфякин, ни сокольники не

заметили купца Мамеселея. Не раз этот

лазутчик бывал в Москве с персидским товаром, выгоды ради выучился говорить по-

русски и потому особенно ценим был

шахом Аббасом. В сад посольского ханэ проник он по известному лишь Эмир-Гюне-

хану тайному ходу. Проскользнув в

самую гущу кизиловых кустов, Мамеселей весь превратился в слух.

Под перепляс звуков балалайки сокольник выводил высоким голосом:

На сапожках изумруд,

То сокольники идут

Заливается рожок,

Под копытами лужок

А приказ царем им дан,

Гей, слава!

Чтоб в полон был взят кабан,

Гей, слава!

Эй, Егор-богатырь,

Ты раздайся-ка вширь!

За море нагрянь-ка, -

Змею будет банька!

Пусть твой сокол-гроза

Выбьет змею глаза.

Крышку скинет с гроба, -

Ввысь взовьются оба.

Подбоченился Егор,

Въехал мигом на бугор,

Гей, слава!

Приложил к глазам ладонь,

По-над морем взвейся, конь,

Дубрава!

Не кораблики плывут -

То сокольники идут,

Искры сыплют с каблуков,

Луки выше облаков.

Под копытом лебеда,

Наше горе не беда!

А у змея глаз кривой,

Взвился сокол верховой.

Вьется славно день и ночь,

Гей, слава!

Чешуя со змея прочь!

Гей, слава!

Кончен бой, да не за грош,

Божий мир куда хорош!

Взвились соколы, летят,

Крылья в небе золотят.

Подбоченился Егор,

Мчит коня во весь опор,

Вдоль придонских берегов,

Мимо паншинских лугов!

Где ты, Терек - турий рог?

Здравствуй, терем-теремок!

Есть гулять где на Руси,

Дождик-дождик, мороси!

Сами пляшут, не проси.

Молодые караси!

Где вы, скирды и стога,

Позади леса, луга!

К черту лезут на рога!

Служба царская строга!

Прижимаясь к кустам, Мамеселей осклабился, словно по дешевке скупил

товар. Он юркнул в самую гущу зарослей,

и раздавленные ягоды кизила обозначились на его азяме кровавым пятном.

Восклицаний сокольников купец уже не

слышал, он бежал, как ящерица, слегка втянув в плечи бритую голову.

На башне дворца Али-Капу, на юго-западной стороне Шахской площади,

взвилось оранжевое знамя со львом,

сжимающим в лапе саблю.

Еще накануне исфаханский калантар повелел очистить Майдане-шах от всех

продавцов и товаров. Площадь

мгновенно опустела; к восьми часам утра она была тщательно полита. Город

торжественно оповещался о желании шах-ин-