Великий Моурави 5

пути через Исфахан сопровождали насмешки и оскорбления. Шаровары его изодраны в

клочья, плевков было столько, что

он уже не ощущал их. Конные сарбазы, окружившие бека, тоже не упускали случая

поиздеваться над ним: на перекрестках,

гда особенно много скоплялось исфаханцев, неизменно один из сарбазов, свесившись

с седла, награждал Рустама

подзатыльником, а лихой юзбаши изощрялся в циничных шутках:

- Благодари аллаха, бек! Ты остался с тем, без чего гурии бесполезны

для правоверного! Лучше два персика и один

шип, чем лавка в Багдаде!

Пройдя мост Поле Хаджу, процессия вступила в предместье Саадат-абад.

Справа и слева тянулись глинобитные

заборы, людей становилось все меньше: ютившаяся здесь беднота предпочитала не

показываться на глазе сарбазам.

Наконец Исфахан остался позади. Пошли рисовые поля, потом потянулись

тутовые рощи.

Внезапно процессия остановилась у журчащего источника. Навстречу рысью

скакали всадники. Рустам-бек

смотрел, мучительно напрягая зрение, и не верил. К нему подходил советник шаха,

грозный Эмир-Гюне-хан, за ним

телохранители вели горячившегося скакуна и несли богатые одежды.

Юзбаши скомандовал сарбазам, и двое из них бросились к Рустам-беку и

сбросили с него цепи, другие выстроились

в ряд и отсалютовали ему саблями.

Рустам-бек, не в силах что-либо понять, приписывал видимое шуткам

шайтана. Эмир-Гюне-хан наставительно

сказал:

- Во имя аллаха, здесь закончился путь Рустам-бека! Во имя аллаха,

здесь начался путь Джемаль-бека. Вместе с

пылью смой с лица прошлое.

Рустам-бек рванулся к хану, намереваясь приложить к губам полу его

кафтана, но советник шаха строго остановил

его:

- Остановись, неосторожный бек! Что можно было Рустаму, того нельзя

Джемалю! Во имя Аали, выполняй волю

шах-ин-шаха!

- Велик шах Аббас!

Рустам-Джемаль наклонился к воде источника и смыл пережитый позор.

И тут, суетясь, цирюльник стал умащивать тело бека лечебным

благовонием, смочил розовой водой лицо, а

телохранители шаха помогли надеть ему парчовый азям и прицепили к шелковому

поясу саблю. Дворцовый конюх подвел

скакуна. Рустам-Джемаль, не помня себя от счастья, вложил ногу в узорчатое

стремя и плавно опустился в седло; приложив

руку к сердцу, он слушал Эмир-Гюне-хана.

- Джемаль-бек, ты особый гонец шаха! Передашь Али-Баиндуру все то, что

я тебе скажу, когда мы тронем коней.

Не изврати смысл священных слов шах-ин-шаха: царь Гурджистана, стойкий Луарсаб,

должен быть освобожден от мук. Да

избавит аллах Али-Баиндура от непослушания воле шах-ин-шаха!

- Воля шаха Аббаса священна! - воскликнул Рустам-Джемаль.

- Скачи в Гулаби, не считая времени. Конь твой должен обрести крылья!

Знай, крылья царю Луарсабу везут послы

Московии. И помни, бек: каждый выигранный час приблизит тебя к Казвину, ты,

вместо Булат-бека, будешь его султаном.

Так пожелал шах Аббас!

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

ТЫСЯЧА ВТОРАЯ НОЧЬ

- Ай балам! Ба-ла-амм! - хрипло тянул караван-баши, старась подбодрить

купцов, уже отчаявшихся увидеть в

безбрежных песках хотя бы ту воду, которая возникает и исчезает по желанию

насмешливого дива.

Даже семь бывалых погонщиков, вытянув коричневые шеи, жадно впивались

воспаленными глазами в неровные

гряды барханов, за которыми им чудился оазис: тени пальм и притаенное журчание

родника.

Монотонно звеня колокольчиками и устало перебирая кривыми ногами по

сыпучему песку, медленно тянулись

верблюды, влача за собой бесформенные тени. Густое оранжевое солнце терялось в

лиловых далях, и лучи, словно

раскаленные копья, оброненные всадниками, усеивали пустыню.

- Иншаллах, мы до мрака достигнем конца мертвой дороги и насладимся

прохладой в первом караван-сарае, - с

трудом проговорил грузный купец, поднося к запекшемся губам пустой кожаный

сосуд.

- Иншаллах! - вздохнул купец с лицом цвета корицы, ощущая во рту

солоноватую пыль.

- Иншаллах! - с надеждой повторил юркий купец, полой халата вытирая

лоб, высохший, будто корка дыни. - Мы

должны скоро услышать долгожданный, как любовный крик, лай собак, если даже

назойливый песок засыплет нам... скажу

учтиво - уши.

Остальные купцы, изнывая от зноя, молча смотрели на небо, казавшееся

обладателю большого тюрбана

треснувшим аметистом, вокруг которого, как представлялось владельцу полосатых

тюков, разорванным шелком змеился

коралловый туман.

- Ай балам! Ба-ла-амм! - снова уныло затянул караван-баши и вдруг

оборвал напев. - Клянусь Меккой, впереди

желтеют стены!

- Опять шутки гулей! - очнувшись от дремы, проговорил веселый купец. -

Всем соблазняли красношерстные,

заставляя караван двенадцать раз сворачивать с пути! Разве не качались

приветливо перед усталыми глазами шахские ханэ

из прозрачного мрамора? И разве мозаичные мечети не манили нас под прохладные

своды? А фонтаны с холодной водой не

завлекали в зеленые сады? Но стоило нам приблизиться, нечистые тотчас прятали

усладу путешественников в глубокие

карманы своих шаровар, сшитых из кожи неверных.

- Да снизойдет на нас милость аллаха! - настойчиво сказал караван-баши,

решительно повернув головного

дромадера. - На этот раз духи ни при чем.

Почуяв отдых, верблюды, плюясь желтоватой слюной, учащенно зазвенели

колокольчиками. Еще одно усилие - и

караван стал.